Собачьи кости под дубом
Шрифт:
– У тебя есть вопрос. Что-то вертится у тебя на языке, но ты никак не решишься спросить, - с шумом выдыхаю и отвожу взгляд.
– Спрашивай, не стесняйся.
Долю секунды я не решаюсь, а затем, набравшись смелости, в открытую спрашиваю:
– Почему Вы убивали?
– Убивал?
– Ричард удивленно смотрит на меня, словно я сказала ужасную нелепицу.
– Я их не убивал, - Мужчина качает головой и облизывает губы.
– Ты не понимаешь, как и все остальные, ты ничего не понимаешь...
– Что же Вы с ними делали?
– Искусство.
Не понимаю, действительно не понимаю, о чем он говорит. Каким образом? Искусство?
–
Маяковски тяжело вздыхает и устало закрывает лицо руками, слышу его тихий стон. Его это нервирует, - то, что я задаю все эти вопросы.
– Я могу тебе доверять?
– Странный вопрос, но Ричард задает его искренне.
– Ты же не из-за Марго пришла?
– Марго здесь не причем, - На несколько секунд замолкаю, и в воздухе повисает тишина.
– Значит, я могу тебе кое-что рассказать?
– Я никому не скажу. Никто не узнает... никто.
Высокое искусство.
1.Убивать (глагол, [bvat]) - умышленно причинять смерть другому человеку или другому живому существу.
2.Насилие (существительное, [n'sil]) - принудительное воздействие на кого-либо, нарушение личной неприкосновенности; применение физической силы.
3.Искусство (существительное, ['skustv]) - процесс и результат выражения чувств, отображение действительности в образах.
Ричард был художником, а в двадцать пять лет перестал. Только вот, он не просто писал картины. Ему нравилось снимать то, как он пишет на кинокамеру. Он любил пересматривать как на холсте рождается новая история. Видеокамера способна запомнить все те часы, которые он провел у холста, дословно пересказать их снова. Ричарду нравилось это. Он любил возиться с пленкой, это успокаивало его. А затем он снова и снова наблюдал, как создает эти странные картины, в которых преобладает красный.
"Чем таким ты вдохновляешься?!"
"Это ужасно!"
"Это ненормально!"
Ричард был слишком юн, когда услышал это. (Прошло два месяца с того дня, когда ему исполнилось семнадцать.) Маяковски тогда решил, что не стоит кому-то показывать свои картины, что не стоит писать их вообще. Если не нашлось хотя бы одного человека, который оценил бы их, то, как бы для самого Ричарда они ни были бы прекрасны, быть может, они действительно отвратительны? Юноша так, конечно же, не считал.
Он продержался не больше месяца. Ядовитое пламя, что сжигает тебя изнутри, делая заложником, привязывая к какому-то делу. Искусство ревниво и не любит, когда о нем забывают, требует к себе всецелого внимания. Человек, неспособный говорить так, чтобы его услышал каждый, ищет иные пути заявить о себе. Маяковски сам по себе не привык напрямую говорить о своих чувствах, он не болтлив в этом плане. Ричард обычно не считает правильным говорить все, что есть на уме. Но неправильно все свои мысли и чувства держать под замком, иначе они начнут убивать изнутри, пока не заставят тебя скорчиться от невероятной боли на полу, в ожидании, когда все это кончится.
Это как недуг - страшный, неизлечимый. Это хуже, чем оказаться в наручниках, потому что на самом деле твои руки свободны, и ты волен делать все, что угодно. Вот только ты не знаешь, что ты должен делать, не знаешь с чего начать.
Он почувствовал это еще
Его руки не должны быть в покое, как и разум... он чувствовал это, ощущал каждой клеточкой своего тела.
Глаза Маяковски всегда были в поиске материала, он знал, что и где не так и знал, как это исправить. Искал подобных себе, глядел в оба.
Слишком тяжело не уподобляться безумным гениям, чьи истории знакомы Маяковски с самого детства. Ричард не был гением. Он имел чарующий взгляд на мир, но боялся стать заложником своих идей. Потому что Ричард знал, что это однажды обернется. Как постулаты он держал в своей голове то, что Ренуар даже после паралича писал кистью, которую ему вкладывали между пальцев, а Ван Гог ел желтую краску и пил скипидар. Маяковски боялся стать жертвой своих фантазий, что однажды ясный разум покроет пелена забвения, и он больше не будет опасаться попадания скарлет на кожу, позволив ужасному яду вызвать гниение заживо на его прекрасных руках, уподобится Гойе и получит свинцовое отравление. Потому что все краски Ричард смешивал для себя сам.
И подлая скарлет была одна из его любимиц.
"Да не трясись же, не трясись же так!" - крепкие отцовские руки сжимают локти маленького Ричарда. Мальчишка никогда в своей жизни не брал в руки камеру, ему было десять, когда отец разрешил ему сделать это.
"Ты, может быть, оператором никогда не станешь, но картинку просто обязан делать ровной", - юный Маяковски вцепился камеру, боясь уронить ее. Несмотря на волнение, ему нравилось это - смотреть на мир через объектив, оставлять его неясный, смазанный отпечаток на пленке. С детства Ричард полюбил снимать цветы. Особенно утром, когда они вновь распускаются после ночного сна. Он просыпался рано, чтобы застать эти чудесные моменты в материнском саду. Ухоженные нежной, легкой рукой они были приветливы с каждым, Маяковски хотел запечатлеть это. Он рисовал их множество раз, снимал на кинокамеру не реже.
Ричард был художником, но в двадцать пять лет он начал карьеру по специальности. Потому что забавляться с красочками и бегать за всем, что покажется Маяковски красивым, с камерой в руках - это детское, это ненадежно. Ему была нужна работа, чтобы обеспечить себя. Поэтому он променял любимую студию, на душный офис. Иначе было нельзя.
С Марго все вышло случайно. Она извинилась за то, что устроила в ночном клубе и пообещала, что если еще раз соберется туда, то Маяковски приглашать с собой не в коем-случае не будет. (Нервная усмешка проскакивает на лице мужчины, надо же, какое одолжение.) Она предложила поговорить с отцом, чтобы тот восстановил Ричарда на работе, но Маяковски отказался. У него теперь появилась замечательная возможность всерьез заняться живописью. С деньгами проблем возникнуть не было должно, так как за восемь лет работы на банковском счете накопилась приличная сумма. Месяц, другой будет писать, быть может, попробует набраться смелости выставить некоторые картины на аукцион. Ричарду есть чем заняться, помимо скучного перекладывания бумаг с место на место и монотонного вбивая данных в электронные таблицы.