Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье

Саврасов Игорь Фёдорович

– Не забыл, уважаемый Владимир Владимирович. Но и вы соблаговолите учесть, что мои одесские дворы наложили печать… характерного жаргона… и… своеобразного воспитания…

– Что вы, батенька! Я ценю одесский жаргон! Я клоню к тому, что о бранной, нецензурной речи давайте, милейший мой, не говорить более… Не люблю… Это – особая вещь в словесности, приемлемая только в тех случаях, если это «код», т.е. это общение каторжников, маргиналов, портовых грузчиков и сержантов… Я с этой средой не знаком-с. Не интересуюсь! Так вот: психологизм в литературе и это «зачем живём?» – вечная тема! И – главнейшая! Да, стилей и жанров много. И это – прекрасно… И свежо должно быть… И новая тайна… Всё так… Я и сам каждый роман пишу по-разному… Это у читателя должно остаться длительное

послевкусие, а я – всякий раз «делаю» себя новичком! Мастерства, главное, не терять! И писать не «про героев», а про себя! Кожу сдирая, обнажая всё! Но! Но я люблю косвенность! Да я пишу «цветистыми», часто сложносочинёнными, длинными предложениями… Но это – атмосфера! А о предмете разговора… Люблю аллюзии и реминисценции… Я люблю «от бортика» попадать в «неожиданные лузы»… Этот приём… э… «отстранение – остранение»… – это то, что любит человеческий мозг. Тайна, отстранённость и странность! Я жалею, что свои вымыслы не всегда смог… (или не захотел!) глубже поместить в гулкие раковины тревоги и трепета, когда ожидание казни буквально сводит с ума… И героя, и читателя… Моя «Защита Лужина»… Моё «приглашение на казнь»… Когда лишь скрип тяжёлых ботинок палача или убийцы на лестнице… Его хриплое дыхание… И то же самое с эротическими сценами… Я не пишу о блуде…, о похоти… Я пишу о страсти, о вожделении, о тех соках в организме человека, которые не менее важны, чем кровь. Эти соки могут быть и свежим, жизнетворным нектаром…, и ядом… Смертельным! И опять – косвенно… Заглядывая в будуар! Вы бывали в кабаре «Crazy Horse», в других? На сеансах изысканного стриптиза… Девушек соблазняли? Вот! Вы же не подножку ставите, не петлю накидываете!? Вы фалуете, взлелеиваете… Вы прикармливаете, так аккуратненько рыбачите… Словно отстранённо… Но сами вы чувствуете, как поднимается волна желания… И должен чувствовать и сочинитель, и читатель. У него должно загореться воображение! У него должен «встать»! А у неё «намокнуть»! Это не герой залез ей в трусы и щекочет клитор, это ты, сочинитель! И нужен взрыв! Обязательно! Пусть «кончит»!

Писатель, почти ставший нобелевским лауреатом, не соглашался на «почти» в своих романах. Вот и сейчас он вдруг вскочил, схватил свой сачок и быстро помчался по склону за какой-то бабочкой… Наверняка красивой… И молоденькой в его воображении!

Кто-то нежно провёл рукой по затылку Саввы. И нежно поцеловал в лоб… Ах, это Алиса! Нашёптывает:

Если мир подлунный сам

Лишь во сне явился нам,

Люди, как не верить снам?!

Спи… Сп-и-и… Са-а-в-в-а-а…

И новый сон.

– Так это всё-таки ты, «Кащей», толкаешь меня в литературный бред, в это Зазеркалье? – спросил одессит Александра Александровича, сидящего со скучающим видом у окна вагона-ресторана и ждущего заказ.

Арецкий с холодным любопытством поглядывал то на Алису, то на Черского. Отказать себе в метафоричности и ёрничании он, разумеется, не мог:

– Пришла пора подумать о делах:

О башмаках, о сургуче, капусте, королях.

И почему, как суп в котле,

Кипит вода в морях… –

Никого я не толкаю… Вы сами, господин из Одессы, споткнулись! На Новой Игрушке… Игре слов и звуков… Решили в Слове искать мелодию, в мелодии – фразу… Желаете заново «родить» Слова? Ну вы ответьте для начала: почему слово «стебанул» имеет два значения: подшутить и ударить резко, хлестнуть? Не проще ли «ст» убрать?

Савва Арсеньевич посмотрел на Алису и та, приоткрыв свой «третий глаз», подсказала другу. Тот сразу уловил посыл и ответил «Кащею»:

– Вот если бы у тебя глаза были на одной стороне от носа, рот на лбу… Тогда бы я, возможно, понял тебя.

– Какая ясность мысли! Ты, как всегда, прав! Только – Хирон взял со стола баночку

горчицы и подбросил кверху. – Только горчица совсем не птица! – он поймал баночку двумя ногами – Не обижайся, дружище! Просто я люблю помогать… У тебя, Савва, до знакомства со мной было две левые ноги… Так? Так… И базис векторов смыслов был, (прошу извинить за грубость) слишком ортонормированным… Так? Так… А с таким багажом в нору не ходят! И в сталкеры-одиссеи не берут! Думай о птице-горчице, а слова-звуки придут сами! Всё хорошее случается… без пошлых сурьёзных «намерений»!

– Но я совсем сбрендил, «кащеюшка»! Всё и так страньшится, чудесится…

– Ха! Говорит треска улитке: «побыстрей, дружок, иди! Мне на хвост дельфин наступит – он плетётся позади». Думай о юных русалках, устрицах и «Мюскаде» – он стрельнул глазом в сторону Алисы…

«Она что – и ему подсказывает?! Ах, точно! Тоже стреляет своим «третьим глазом» и в его сторону! Ах!» – ревниво подумал профессор.

– Или о «Шабли»… Какое из этих белых вин предпочитает дама? – А³ посмотрел на Алису, сейчас ставшую двадцатилетней и довольно высокой.

– А юных устриц удержать

Какой бы смертный смог?

Они в нарядных башмачках

Выходят на песок –

«Шабли», разумеется. В этом сне я буду пить только «Шабли».

Принесли полный стол яств.

– Спасибо, Бармаглот – сказала Алиса официанту, стихотворению и чудищу. И подняла тост – За вас! За встречу друзей! За этот Безумный Бал! За наш поезд! За всех гостей, что начнут собираться! За Собирание Игры!

– Спасибо – галантно поклонился «Кащей» – Но будет ли юной даме интересно с нами, несвежими мудаками-умниками?

– Что вы? Что вы? Вы, наверное, забыли, что я – разная! И умею, кроме всего прочего, складываться, как подзорная труба. И многое разглядеть и понять… Вот только с чего начать? Это проблема… И какую точку зрения принять сейчас… Я ведь вообще-то люблю принимать то одну, а то другую точку зрения… А чаще третью – Алиса лукаво повела своим «третьим» глазом куда-то в конец вагона-ресторана – Или запятые… А более всего – многоточия! Тогда беседа получается интересной.

– Уважаю такой образ мысли! Видите, как всё удачно складывается: мы ещё не выпили достаточно, а уже уважаем… За это! – поднял свою фамильную стопку Александр.

– И за «третью производную», после которой наступают… э… необходимые и достаточные условия для… любви… Я верно сказал? Математика не обиделась? – Савва посмотрел на Арецкого.

– О, да! Смотрите, как зажёгся «третий» глаз у нашей Алисы. Девушки любят умных! – рассмеялся «Кащей». Не глазами, одними губами, чуть скривив их на бок. Обычным «Кащеевым» смешком.

Выпили. Неспешно, закусывая и вино, и мысли… Молча вглядываясь в темноту за окном. Налили повторно.

– А что это за станция? – задал глуповатый вопрос Черский.

– Петушки, разумеется – удивился вопросу Хирон. – Что с вами, Савва?

– Но… Но п-почему Алиса там, на перроне? Ведь она… здесь, с нами… была…

– Хм… Женщины всегда раздваиваются… Даже, если ты недостаточно пока выпил… – грустно заметил Арецкий. – О! Смотрите! Идёт наш КГБ – Карл Густав Берман! Величественен и яйцеголов, хоть и бледен. И брыла свои до полу свесил. Думу думает… Как всегда… Нас пока не видит… Вот – увидел! Улыбается… Ясноглазый наш, ха,… «трёхглазый»… тоже… Штрафную немцу!