Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье
Шрифт:
Веничка незамедлительно выпил… Сбитня.
– О, да! Да, славная! Вечно неуверенную! – Веничка с надеждой узреть «новые впечатления бытия» почти с «восторгом бытия» смотрел на Алису.
– Ты – хороший! Ты – иноходец! Ты – чужой в толпе белых глаз… И возле Кремля, и возле Курского вокзала и… везде…
– Но почему? За что?
– За то! Цена у тебя высока! И мера высока! Твой ум не неуверенный… Ум вообще любит загадки! А твой ещё и любит медленное и неправильное, а сердце – грустное и растерянное…
– Но нет неги!
– Это Боль твоя чудесится и Ум восстаёт! Я ведь не маленькая! Я – разная! И по возрасту тоже. Людей бесит образ Венички потому, что они в этом «кривом зеркале» видят свою низость, а его – Высоту! Видят! А стилистика мятежного, эстетизирующего маргинала, покаянного и пафосного, саморазрушающегося и разрушающего всё вокруг, даёт им, ханжам, возможность боднуть тебя их жалкой моралью… Одна своего мужа-«бухарика» вспоминает, другой – вечно злого отца, третий – свои бездарные поэмки… Не желает мещанин дать себе отчёт в том, что пьяниц, да, много, а Поэтов – единицы! Обывателю не нужен твой Код! Он – для своих!
– Хм… Дааа… Точно… Когда Фрейд пытался пояснить одной дамочке-клиентке смысл своих методов…, и основ, так сказать – первопричин её проблем, он сказал: «Сознайтесь, фрау! Ведь для вас иногда банан – и не банан вовсе! И огурец – не огурец! А огурчик! А?», та вспыхнула и, вскочив с кушетки убежала, гневно ругаясь… В овощной магазин, ха… Поэтика сатирического и лирического абсурда, сюра и мыслей-кувырков-пируэтов афористичных (да и не моих зачастую!)… ну, весь «джельтменский» набор фирменных коктейлей постмодернизма Венички – не для любителей… противного голоса Ивана Козловского… Необычное, дерзкое,… неправильное любят нежные и высоколобые…, пьющие замедленно и «некультурно»… одиночки…
– Да… Гораздые и углуплённые… С растерзанной в хлам душой… – Алиса, повзраслевшая лет на сорок, тронула Веничку за плечо – Но ты сейчас по-плохому гневен и высокомерен! Не идёт это тебе! Да… Послушай ещё раз: пассажиров, грязно улыбающихся и зло глядящих на тебя, в нашем поезде не будет… Не будет! Ни унижения, ни зависти!
Веничка с трудом привыкал к «пируэтам» Алисы, меняющейся ростом и возрастом… «Я, взыскующий Бога, убеждаюсь в его теперь явном (хоть и не очень-то и явном) присутствии? В образе этой посланницы?! Может для этого Он и убил меня? Дааа… Такая вот моя теофания… Или Мой Ангел снизошёл?» – мысли Венедикта взяли философский крен и тернистой тропой стали брести в метафизическую хрень.
Силою постмодернистической воли, тонущий, подобно барону Иерониму Карлу Фридриху фон Мюнхгаузен, вырвал себя поэт из топи «хрени» Прави и Нави, и, вновь ощущая себя в Яви, зачем-то давольно живёхонько возвысился в голосе:
– О-о-о! Я больше не смо-о-о-гу вынести унижения!
Зря он так возвысился… И горло ещё болит… И больно уж смахивает это на арию Ивана Козловского. Он добавил уже скромнее:
– Этт-о-ой черно-о-ты за окном не смогу… Начальничков всяких и пошляков высокодуховных – не смо-о-гу!
– Да ты не упирай на гласные, друг мой! Тебе не нужно более стесняться в средствах выражения! Любой матолог скажет, что твои эти средства – высоки! Как высокие хлеба крепкого словца задавливают собой банальные слова-сорняки. Ха! Да-да! В нашем славном Зазеркалье слова-сорняки иные. И большей пошлости, чем лживость и глупость – нет!
– И мне, пыльному мудаку, будут в пояс кланяться высокие хлеба и улыбаться васильки?
– Конечно! Ещё как! И всё будет страньше и страньше! И всё чудесатее!
– Спасибо… Спа… – ком в горле и боль в горле мешали быть Веничке взволнованным «мудаком»… – Но… Трудно тебе, солнышко, будет со мной… Душа моя свободная! И хочет жить в неге и в «Хересе»! Хоть… ещё раз шило в…
– Человек не должен быть одинок!
– Нет – должен! Да, сфинксы и дураки ему не нужны… Людишки с камнем за пазухой и шилом в рукаве… С заточкой… Э… вот послушай моего любимого Генри Миллера: «Существует лишь одно великое приключение – и это путешествие внутрь себя…».
– Да, я понимаю… Ты о другом одиночестве говоришь: о том, когда «дверь заперта изнутри» и ты всегда можешь выйти прогуляться из своего уединения… А я о том, когда «тебя заперли снаружи»… Когда и свобода, и уединение постылы!
– Наверное, милая… – и тихо, но вслух – Хм, заперли… Гневного Улисса, высокомерного Одиссея… Уединённая «Одиссея» гневного – ого-го-о…
* * *
Савва Арсеньевич выпрямил спину, отложил ручку… Хмыкнул про себя: «Хм… Одиссей не Улисс, мой Елисей – и Улисс, и Одиссей!… Скрипач-трепач скрипел пером-заточкой, ставя точку… Композитор аккомпанировал сюжетной композиции… Кантиленной Какофонии… Искал Меру Слова, его мелодию… Хм… За что там ратовал наш друг Иммануил Кант? Ну, кроме imperativusa своего? За аперитивус, может? Ха… Серьёзно: где ставить точку в точности фразы? Он говорил: «Почувствуйте гармонию мысли, её глубину и всеохватность»… Но мысли, приятной и сердцу? И в каком соотношении с этим… ну, с остротой пароксизма, парадокса и иронии… И самоиронии, вкуснятины этой для искушённого ума… И для искусителя нашего… И Того, может, тоже… «Правдо…», «Псевдо…», «пост…» и «нео…». Жанры, стили, стилистики, все эти мистификации мистерий магии… Вот «Одиссея»… Все говорят Гомер, Гомер… А «Колобок» – не «Одисея» разве? А «Мёртвые души», а «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»?… А я напишу так, что Колобок сел на нос Лисе, да и цапнул её за нос этот… Да так, что она и «гигнулась». А может он всех перекусает? И медведь «дуба даст»… С задором, брат Саввик!… Можно ведь таких демонов в душу Колобку заслать… Дааа… И у Данте, и у любого дантиста зубы застучат… Трепет, страх, ожидание, триллер… Ладно! Не спеши! «Дай сделать себе мнение!». Говорила мне каждый раз тётя Броня с Привоза… «И шо ви скажите за мои синенькие»?
Савва вспомнил отрывок из сна, того, что стал ему сниться каждую ночь… Словно сериал, сон-видение-сериал…
Он точно видит поезд… Электричку… В тамбуре мужчина и девочка… Она протирает окошко от грязи.
– Кто это там – испуганно спрашивает мужчина – Вон в том, другом поезде? Голова и крылья орла, а тело… льва.
– О! Да это же Грифон! Он имеет «классическое» образование! Всю жизнь играл «в классики». Аккуратист! Чистюля! Весь вагон до блеска надраил! Приятно нам будет ехать… в наше Зазеркалье!