Соблазны бытия

Винченци Пенни

– В этом не было необходимости, – сказал Джей, чувствуя нарастающее раздражение. – Она нам доверяла. Мы вполне справлялись сами.

– Понимаю. И следствием ее доверия, как мне видится, был недостаточный уровень отчетности. Поскольку английская сторона владеет всего одной третью акций «Литтонс – Лондон», я бы теперь хотел получать более детальную отчетность. Что же касается моего незнания лондонского книжного рынка, это легко исправить. Я намереваюсь приехать в Лондон и уделить достаточно времени тщательному изучению особенностей вашей книготорговли. Скорее всего, это произойдет где-то через месяц. Поверьте, Джей, у меня нет намерения брать на себя роль строгого отца. Но скажите, вы действительно

считаете такой уж удачной идеей выпуск серии книг леди Аннабель Мьюирхед об английских королевах? В будущем году выйдет несколько аналогичных книг и…

* * *

В Лондон Джей вернулся измочаленным и сразу же созвал совет директоров, заявив о необходимости вплотную заняться подготовкой к выкупу акций.

– Думаю, вам и без меня известно, что уже середина апреля. Если мы не получим полный контроль над нашим издательством, нам просто не выжить.

* * *

– Здравствуйте, моя дорогая мадам Андре! Как же я рада вас видеть! По правде сказать, даже не думала, что выберусь в Париж. Хочу вас познакомить. Это моя сестра Венеция. Мы с ней близнецы. А это… Да, мадам Андре, это мой сын Лукас. Можете ли вы узнать в этом рослом парне того крошечного малыша, которому вы на прощание подарили игрушечную корову?

Бойкая французская речь сестры оборвалась. Венеция понимала лишь половину, но была тронута реакцией мадам Андре. Та заплакала и без конца восклицала: «Ma ch`ere, ch`ere Mam’selle Adele». Она обняла Венецию, потом Лукаса, восхитилась его ростом и обаянием. «Comme il est beau, Mam’selle» [19] . Как же мальчик вырос за эти годы.

Лицо Адели было все в слезах, но она улыбалась. Лукас обнял мать за плечи и тоже улыбался, немного смущенный и очень растроганный. Он стоял, разглядывая сумрачную и тесную комнату, которая почти двадцать лет назад стала его последним парижским впечатлением.

19

«Ну какой он у вас красавец, мадемуазель» (фр.).

Сильнее всего растрогало Адель старое, полузабытое обращение к ней. Когда-то оно казалось ей глупым и даже раздражало. Но в нем таилась огромная сила, способная пробуждать воспоминания. Так называл ее Люк, и за их недолгую и нелегкую совместную жизнь он назвал ее «мадемуазель Адель» сотни, если не тысячи раз. Ей вспоминалось все: как она его встретила, как полюбила, как родила ему детей и… сбежала вместе с ними. Даже не попрощавшись. А потом она получила его последнее, нежное и грустное письмо, где он писал, что отныне вынужден скрываться. Письмо заканчивалось словами: «Со всей моей любовью к тебе, ma ch`ere, ch`ere Mam’selle Adele».

Лукас не торопился уходить, и это удивило Адель. Как и она, сын прекрасно говорил по-французски. Он забрасывал мадам Андре вопросами. Она выросла в Париже? В каких еще районах города она жила? Какой была ее жизнь во время оккупации? Помнила ли она его и его сестру? И конечно же, Лукаса интересовало, помнила ли мадам Андре его отца и каким тот был в молодые годы.

– Твой отец снял квартиру в этом доме для твоей maman. Однажды вечером он появился здесь, осмотрел квартиру и сказал, что вскоре приведет сюда свою молодую жену-англичанку, которая ждет ребенка. Я ему ответила, что квартира на верхнем этаже не лучшее место для жизни с новорожденным ребенком. Но твой отец сказал, что его жене это место понравится. Он был обаятельным мужчиной. Ты, Лукас, здорово похож на него. Да, он был очень симпатичным. Помню, в тот вечер он сильно волновался, поскольку твоя мама ничего

еще не знала. Он хотел сделать ей сюрприз.

– И сделал, – подхватила Адель, улыбаясь воспоминаниям. – Мы сидели с ним в «Клозери де лила». Твой отец достал ключ и сказал, что отвезет меня туда, где есть дверь, к которой он подходит. Что-то в этом роде.

Адель умолкла и перестала улыбаться. Воспоминания становились болезненными, и она сказала мадам Андре, что им пора уходить.

* * *

Они поселились в небольшом отеле вблизи бульвара Сен-Жермен и в опасной близости от мест воспоминаний Адели. В первую ночь она сидела у себя в номере и чувствовала, что у нее разрывается сердце. Здесь она жила с Люком и двумя малышами. Здесь она испытала столько счастливых моментов. И отсюда она бежала: от него, из Парижа, из Франции. Из его жизни. Уехала и даже не попрощалась. Эта мысль снова не давала Адели покоя.

* * *

На следующий день Венеция пригласила Лукаса на обед. Адель пойти отказалась, объяснив, что это выше ее сил. Лукаса ждал шикарный обед в «Максиме». Как и его отец, он любил шик и блеск и сейчас изо всех сил старался не показывать своего волнения. Адель открыла окно. Было всего семь часов вечера. Замечательное время. Париж купался в золотистом свете. Солнечные блики танцевали на нежных листочках каштанов и прыгали по серебристо-серым крышам. Снизу доносились гудки автомобилей, свистки регулировщиков, воркование голубей. Типично парижские звуки, которые не спутаешь ни с какими другими. И вдруг Адель поняла, чего ей хочется.

Она позвонила Венеции в номер и сообщила, куда собралась, после чего вышла из отеля. Адель шла по бульвару Сен-Жермен в направлении площади Сен-Сюльпис, пока не услышала шум фонтанов. Там она повернула за угол и увидела сами фонтаны, шумно вздымавшие свои струи. Адель смотрела на них… и неожиданно почувствовала себя не почти пятидесятилетней Аделью, одинокой и несчастной. Ей снова было двадцать четыре года. Она была молода, полна надежд и влюблена. Ее сердце замирало от нежности. Она толкала коляску, и колеса подпрыгивали на булыжной мостовой. Она слышала смех маленькой Нони и видела личико мирно спящего Лукаса. Адель остановилась на углу улицы, где жила в те далекие годы. Она услышала, как Люк ее зовет, как смеется, пытаясь привлечь ее внимание. Его руки обняли ее за плечи и развернули, чтобы поцеловать. Безопасная, счастливая жизнь. Безопасная, каким всегда бывает прошлое. Она не замутила эти воспоминания, не вырвала безжалостно с корнем. Они все так же принадлежали ей, позволяя проживать их снова и наслаждаться ощущениями.

Адель медленно шла в тени домов улицы Сен-Сюльпис. Она остановилась возле двери. В тот знаменательный день Люк привез ее сюда на такси. За дверью был внутренний дворик, потом еще одна дверь, лестница и, наконец, дверь маленькой, тесной квартиры на третьем этаже. Они прожили там три долгих года. Потом мирная парижская жизнь сменилась тягостной неопределенностью и ожиданием вторжения, а счастье ее жизни омрачилось болью предательства.

Адель позвонила. Мадам Андре открыла дверь. Морщинистое лицо старухи радостно улыбалось. Мадемуазель Адель вернулась!

– А я уж боялась, мадемуазель, что больше не увижу вас. Во всяком случае, не сегодня.

Мадам Андре сильно постарела. Она и тогда-то казалась Адели старой. Но теперь это была настоящая старость. Мадам Андре было не меньше семидесяти. Лицо все в морщинах, волосы седые и редкие. Только темные глаза по-прежнему оставались яркими и живыми.

– Можно войти? Мне захотелось еще раз поговорить с вами.

– Конечно входите. Я рада гостям. Нынче я почти целыми днями одна. Но я вполне счастлива. Честное слово, очень счастлива.