Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
С детских лет она ощущала таинственное притяжение прошлого. Не только имя, но и семейные предания связывали род Монтекусома Альба с последним ацтекским императором Монтесумой, Монтекусомой. Наверное, в этом было столько же истины, сколько в прямой причастности к железному герцогу, поработившему Нидерланды. Одно бесспорно: на генеалогическом древе Долорес можно было найти и конкистадоров, и новообращенных индейцев. Палачей и жертв. Конча, ее индейская прабабка, умерла на сто тринадцатом году жизни, когда Долорес еще лежала в пеленках.
В отцовском кабинете висел портрет кисти местного самоучки-примитивиста. Он изобразил Кончу молодой девушкой в кружевном платье, готовом лопнуть под напором тугих округлостей.
Ни профессор Торрес, руководивший раскопками, ни, тем более, сама Долорес ничего не знали о вождях, опочивших под ступенчатой пирамидой. Но уже сама пирамида была знаком кровного причастия к духам земли.
Эту землю, этот магический прах и собирала доктор Альба в свои стерильные пробирки, которые, дабы не проникла посторонняя микрофлора, тут же, на месте запечатывала. Она брала пробы в самых разных местах: подкапывала грунт, снимала со стен, осторожно соскребала с костяшек, обтянутых закопченным пергаментом кожи.
Но первым делом, прежде чем он смешался с душной испариной сельвы, пришлось закачать в герметические цилиндры мертвенный воздух склепа. Вот почему ей так важно было в числе первых проникнуть в мрачное подземелье, где под ногами хрустели кости жертв, стерегущих покой усопших владык.
«Их души давно в Шибальбе…»
— Думаю, не менее двух тысяч лет, — проронил Монтеро.
Сапрофиты, [37] возможно, еще не известные микробиологам, они одни протягивали невидимые нити жизни в этом сумеречном покое, где замерло время. Делились хромосомы; вытягивались, образуя тонкий перешеек, и отрывались друг от друга клетки, хранящие бесценный генетический материал.
37
От греческого sapros — гнилой, и phiton — растение. Микроорганизмы, разлагающие трупы, и отмершие растительные остатки.
Эту вымороченную жизнь необходимо было сберечь и продолжить в лабораторных автоклавах.
Долорес подняла застекленную раму тяги и, склонясь над штативом, осторожно приоткрыла краник бюретки. В плоскую чашку Петри закапал зеленоватый раствор. Мерный рокот вентиляционного мотора сопровождал падение опалесцирующих бусин, изредка сливавшихся в струйную нить.
Внезапно погасли люминесцентные трубки под высоким потолком и смолк, издав короткий скрежещущий вс лип, вентилятор под стеклянной рамой тяги. Мерседес испуганно ахнула и провалилась в глухую тьму, так и не успев понять, отчего отключилось питание.
Она падала и падала, постепенно теряя ощущение плоти, пока не зависла в головокружительной невесомости. Затем начался сначала медленный, но постепенно набиравший скорость подъем. Затерянная в беспросветной бездне, она каким-то образом ощутила, что окружающее пространство сомкнулось в туннель, вроде того узкого лаза под пирамидой. Ни там, в сельве, когда на раскопанных террасах обнажились камни в мертвой хватке корней, ни теперь — в безвременье кромешной ночи, она не знала, чем закончится ее путь. И так же, как тогда, далеко впереди загорелась звезда. И свет ее был во много раз ярче, чем лампа на каске Монтеро, и не расходился лучами. Он стремительно прибывал, расширяясь в объеме, пока не заполнил всепроникающим сиянием все сущее.
Долорес окунулась в него, как в воду, нагретую до температуры тела. И этот нездешний, неописуемый свет, не ослепляя глаза, влился в нее и нежно омыл всю целиком, изнутри и снаружи. Хрустально-прозрачная и нагая, она и сама превратилась в золотой ореол.
И распахнулись бескрайние дали, где нет ни верха, ни низа, и все времена — прошлое и грядущее — слились в непреходящем миге.
«Пятое солнце» — было имя этого бога.
Альба, казалось, заранее знала ответ на любые вопросы, но какая-то недосказанность удерживала ее, мешала исчезнуть в кровавых протуберанцах бушующей плазмы, как исчезает в волнах океана капля дождя. Без сожаления и следа.
Она видела горы, что выше Кордильеров и Анд, и ей было дано пролететь сквозь их толщу, как ветер сквозь ветер. Ей не могли помешать ни вулканы, изрыгающие камни и пепел, ни черные остеклованные пески, прорезанные руслами адских рек, в которых легко, как вода, бежала раскаленная лава.
Утратив телесный облик, Долорес проносилась сквозь непролазные дебри, где в малярийном чаду свивались исполинские змеи, и стены из каменных плит обретали прозрачность стекла перед ее бесплотным всевидящим оком.
Вид окровавленных тел, с которых сдирали кожу, так же мало смущал ее дух, как оргия вокруг жертвенного сенота [38] , где в немыслимых позах греха перемешались люди и звери. «Дом пыток», «Дом каменных ножей» — макабрические дворцы Шибальбы, ступенями пирамид вознесенные над мирской скверной, — тоже не для нее. Она уже прошла приемные испытания.
Тускнело и меркло дивное сияние, проницавшее суть и плоть. Набросив на роскошные плечи мерцающее покрывало Млечного пути, Никта — владычица Ночи — выплывала на небосвод, и бок о бок с ее челном покачивалась ночная барка Нут. «Змей туч» Мишкоатл, их младший ацтекский брат, уже зажег мигающие огни, обозначив фарватер. Мудрый бог чисел и звезд, он исчислил место и время каждой эфемериде от начала мира и до скончания лет.
38
Ритуальный колодец.
Все боги — Единый Бог. Семь тихих звездочек в венце Мадонны указали Долорес дорогу на Запад. Весь в электрических сполохах горизонт обозначил границу подлунного мира. Россыпью елочных украшений переливался бессонный город. Растянувшись вдоль побережья гирляндами улиц, он любовался своим отражением в черном лаке океана, где плясали под перестук черепов разноцветные змеи Коэтликуэ.
Хозяйка земли и смерти властно звала в свои объятья, разбрызгивая капли жертвенной крови на все четыре стороны света. В сплошные полосы сливались стоп-сигналы машин на грохочущих автострадах, рубиновые светлячки зловеще подмигивали с плоскостей самолетов, ходовыми огнями вперивались друг в друга суда. Телевизионные мачты, газгольдеры, крыши высотных отелей — всюду рдели зловещие знаки.
Долорес увидела свое отражение в глубине зеркального стекла: плиссированный тюльпан короткого платьица из черного шифона, жемчужная заколка, тяжелые серьги до плеч. Она выглядела потрясающе. Прическа, макияж, выгодно подчеркивающий высокие скулы и, сегодня особенно, неистовые глаза. Мастер, которого ей рекомендовали, потрудился на славу.
На фоне сластей, изобильно разукрашенных кладбищенской символикой, в ее лице проявилась та самая, бесовски притягательная, ассиметрия, которую ухитрился поймать пеон, рисовавший Кончу. Откровенно любуясь собой, сеньора Альба не оставила без внимания и шедевры кондитерского искусства: облитые сахарной глазурью черепа с кремовыми сердечками, шоколадные катафалки, веселые скелетики из цветной карамели. Торты вообще были вне всякой конкуренции. Склепы со скорбящими ангелочками и опрокинутыми факелами, вороны, совы. Потрясая грозными символами страшного суда, купались в волнах клубничного конфитюра всадники апокалипсиса. На могильном холмике из зеленого марципана плясала в обнимку парочка влюбленных покойников.