Собрание сочинений в 10 томах. Том 6. Сны фараона
Шрифт:
— Лучше возьмем еще один букет, — засмеялся Ратмир, доставая бумажник. — Нет, — предупредил он возражения, — теперь моя очередь… Эти, пожалуйста, — кивнул продавщице, указав на белоснежные лилии.
— Эмблема непорочности и печали, — заметил Джонсон.
— Зато красивые. Интересно знать, чем вы руководствовались?
— По наитию. Дарить незнакомке красные — не очень прилично. Все-таки амурный намек… Будем глядеть в оба, — предупредил, когда из-за стеклянных дверей появились первые пассажиры.
Сделав ловкий финт, он выдвинулся вперед и одарил розами седого, как лунь, джентльмена с добрым, изборожденным глубокими морщинами лицом, расплывшимся в растроганной улыбке. Ратмиру не оставалось ничего другого, как поднести свои обвитые двуцветной лентой королевские лилии.
«И встать на колени, — подумал он, преисполнясь щемящей радости. — Прекрасная дама из Заколдованного Королевства».
Мексиканка произвела на него неизгладимое впечатление. Темно-синяя накидка до пят, скрепленная у ворота золотой цепочкой, выгодно подчеркивала горделивую стать и, как нельзя лучше, шла к ее смоляным волосам, падавшим на плечи волной крутых завитков.
— Доктор Ратмир Борцов, знаменитый русский писатель, — представил его Джонсон. — Доктор Долорес Монтекусома Альба и профессор Рогир ван Вейден, мой закадычный друг, — назвал гостей.
«Так и есть, — интуиция не обманула Ратмира, — испанская герцогиня и королева ацтеков».
Он хотел обратиться к ней по-испански, но не сумел подобрать подходящих слов.
— Не часто приходится слышать августейшие имена, да еще в таком сочетании, — даже английский потребовал известных усилий, настолько скованно он себя ощущал.
— Не стоит всерьез относиться к латиноамериканским фамилиям, — Долорес ответила непринужденной улыбкой. — Железный герцог определенно не мой предок, и с императором Монтекусомой я тоже, кажется, не в родстве. Так что воспринимайте меня такой, какая есть: из плебейской плоти и крови, — она лукаво прикусила губу и добавила, слегка понизив голос: — явно не голубой.
— Постараюсь, хотя это и не легко.
— Почему же?
— Вы слишком прекрасны.
Привычка к подобным комплиментам не помешала ей просиять глазами.
— Для кого слишком? Для вас или для меня?
— Для всех, кто смотрит на вас, bella donna.
— Белладонна — растение, содержащее лекарственные яды, атропин в частности. Я, как на грех, занимаюсь такими вещами. Называйте меня просто Долорес. А вы, кажется, Рамиро? Простите, я плохо расслышала.
— Для вас я, безусловно, Рамиро! — увлеченный, он и думать забыл о приотставших Джонсоне и Вейдене.
Только в багажном отделении, когда все остановились возле бегущего транспортера, до него донеслись слова: «зомби», «йог» и малопонятное выражение «портальное сердце». Видимо, какая-то идиома, решил Борцов, невольно прислушиваясь.
— Поймите, Вейден, — убеждал Джонсон, — мы и так потеряли столько времени из-за этого фанфарона Уорвика. Второго Патанджали нам уже не найти. Нужно что-то придумать.
— Хотел бы я знать, что именно. Плевать он хотел на CNN. У него свой путь и свои цели. Спасибо за то, что согласился остаться еще на неделю-другую.
— Мало, Вейден. Как вы не понимаете! Нужно по меньшей мере несколько месяцев.
— Ничего не могу обещать вам, Пит. Как будет, так и будет… А вот и наши чемоданы!
Поздний ужин у пылающего камина прошел в оживленной беседе. Борцов потягивал «Голубую ленту», Долорес медленно цедила темное испанское вино из подвалов Риохи, а Джонсон с профессором — только французскую минералку «Перье». Разошлись далеко за полночь.
Ратмир долго не мог заснуть, взволнованный встречей. Его преследовал запах духов Долорес, тяжелый и пряный. В серебристом вечернем платье, облегавшем плавные линии бедер, она казалась еще более обворожительной.
Ее рассказ о поездке куда-то на Юкатан, где нашли погребенную в сельве пирамиду, навеял на него неизъяснимую грусть, мечтательное томление о чем-то далеком, неизъяснимо прекрасном и невозможном.
Проснулся он на рассвете в дурном настроении и с головной болью. За завтраком лишь раскрошил половинку тоста и выпил чашку крепкого чая. Стало немного легче.
Пора было собираться в дорогу. У подъезда уже ожидал молочного цвета «меркюри». Мистер Гарретт выносил чемоданы.
В просторном салоне длинного, как линкор, лимузина всеми цветами радуги переливался экран. По NBC передавали репортаж из Москвы. У ворот Лефортово собралась небольшая толпа с красными и трехцветными монархическими знаменами.
— Помяните мое слово, — в сердцах по-русски сказал Борцов, — они выпустят и Хасбулатова, и Руцкого, как уже выпустили гекачепистскую шпану.
Джонсон немедленно перевел, запнувшись на слове «шпана». Сказал: «хулиганы» и — для Долорес — испанское «golfos». Садясь за руль, он порекомендовал не забывать в пути про освежительные напитки.
Ван Вейден, которому понадобилось запить таблетку, тут же распахнул дверцы красного дерева и взял бутылочку «Перье». В зеркальной глубине бара, заставленной соками и минеральной водой, Ратмир заметил свою «Голубую ленту» и пузатую бутылку «Текилы», предназначенную, надо полагать, для Долорес. В нижнем ящичке лежали фрукты.
«Заботлив, тактичен, предусмотрителен», — подумал он о Джонсоне, который, вырулив за ворота имения, уже дозванивался куда-то по сотовой сети.
Неделя, проведенная Борцовым в Массачусетсе, напоминала триумфальное шествие. Раъезжая по городкам Новой Англии, он словно бы шел по собственному следу, не успевшему остыть за восемь лет. И каких лет! В университете Кларка, где — в канун Чернобыльской катастрофы — выступал с лекцией о научной фантастике, которую назвал игрой в элементы мира, он вновь вошел в ту же аудиторию и поднялся на ту же кафедру, чтобы в двух словах рассказать о себе и порассуждать об игре архетипов. Если не брать в расчет нового ректора, все было точь-в-точь, как прежде: поведение студентов, вопросы газетчиков, обед с профессурой. В Андовере, где в тот достопамятный год получил диплом почетного гражданина, его приветствовал нбвый мэр, но торжественный ужин проходил в том же ресторане. Ратмиру даже показалось, что и столы были расставлены, как тогда. Все повторялось: Марблхэд и ленч в Ротари-клубе, Яхт-клуб и прогулка на катере по заливу, Уорчестер и прием в Антикварном обществе, на Солсбери стрит, местные газеты, местное телевидение, местный бомонд. Его многие узнавали, и он с преувеличенным восторгом пожимал руки, стыдясь, что не помнит ни обстоятельств, ни лиц.