Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
Он яростно ворчал на упрямцев, которые во время налета оставались на своих местах и продолжали работать.
— Пустое хвастовство… Никому не нужная храбрость… Кому от этого польза?
— Утром 25 июня его вызвали в Центральный Комитет.
— Есть для тебя задание, товарищ Чунда, — сказал один из инструкторов, с удовольствием оглядывая его складную фигуру, которую военные доспехи делали еще более внушительной. — Немецкие парашютисты оседлали шоссе за Ауце и нарушили связь с Лиепаей. Лиепайцы думают, что они отрезаны от всего мира. Мы должны послать туда подходящего человека, который бы сорганизовал на месте мощную
— Мне? — Эрнест Чунда не хотел верить своим ушам. — Кто же тогда подготовит к эвакуации документы отдела кадров?
— Кто-нибудь из инструкторов райкома. Ты сейчас же собирайся и поезжай. Машина уже ждет. Возьмешь с собой двух рабочегвардейцев с винтовками. Желаю успеха, товарищ Чунда.
Инструктор пожал ему руку. Выйдя на лестницу, Чунда вытер мокрый лоб. «Безумие. Кидаться черту на рога. Люди уже поговаривают, что Ауце в руках немцев… Бои идут у Тукума. Бросаться так ответственными работниками! Подвергать такому страшному риску!»
Но ничего не поделаешь. Чунда дополнил свое воинское облачение еще несколькими новыми деталями — биноклем и планшеткой с картами, прихватил на всякий случай несколько ручных гранат, затем сел в маленький «мерседес-бенц» и велел ехать к райкому комсомола.
Рута была у Айи на совещании. Во всех комнатах толпились комсомольцы. Чунда вызвал Руту и предстал перед ней во всем своем величии.
— В чем дело, Эрнест?
— Я направляюсь на фронт. Важное задание. Мне поручили задержать авангард немецкой армии и наладить связь с Лиепаей. Даны широкие полномочия. Когда вернусь и вообще вернусь ли — неизвестно. На всякий случай ты сегодня же вечером упакуй все наши вещи в чемоданы. Кто знает, возможно придется эвакуироваться. Когда приеду, все должно быть готово к отъезду.
— Как, разве Ригу не будут защищать? — Рута посмотрела широко открытыми глазами на Эрнеста. — Мы ведь будем драться, бороться до последней возможности. Правда, Эрнест?
— Понятно, до последней возможности. Ну, а если эта последняя возможность будет у порога? Тебе хочется, чтобы ваше имущество попало в руки немцев? Вот так, Рута. Не слишком, конечно, умно, что в такой ответственный момент меня усылают из Риги, но ведь нужно выполнять задание партии. До свидания, Рута.
— Желаю успеха, Эрнест, — прошептала Рута. — Помоги лиепайцам.
— Вот так всегда, вечно я им должен помогать… И в мирное время и на войне… Ну что же, мне не жалко.
Он ушел, бренча и гремя, точно воплощение воинственности и мужества.
На Елгавском шоссе они встретили первых беженцев из Литвы. В машинах, на мотоциклах, велосипедах, многие просто пешком — они потоком двигались на север: взрослые и дети, с котомками за спиной, усталые, покрытые дорожной пылью, опаленные жарким дыханием войны. Время от времени Чунда останавливал машину и пытался расспрашивать беженцев. Но что они могли сказать? Грохот орудий, налеты немецкой авиации разрозненными кровавыми обрывками мелькали в их сознании. По одним сведениям, немцы еще штурмовали Шауляй и Паневежис, по другим — уже приближались к Елгаве; третьим казалось, что неприятель гонится по пятам, что из лесу вот-вот выскочат танки или бронемашины и металл будет кромсать живые тела.
Это была довольно трудная проблема. Чунда через каждые полчаса
В Елгаве Чунда зашел в горком партии, чтобы собрать сведения. Ясной информации он и здесь не получил. Немцев видели повсюду, но были ли то регулярные войска, или группы парашютистов, сказать было трудно. Где-то около Скрунды произошел большой бой между немецким воздушным десантом и отрядом истребителей. В некоторых местах, где были леса, начали сбою деятельность зеленые бандиты — айзсарги и крупные кулаки. Группы наших истребителей успешно боролись с ними, некоторые банды были уже ликвидированы. Во всех волостях советский актив был приведен в боевую готовность.
Чунда все наматывал себе на ус. После обеда он поехал дальше. А навстречу ему несся вихрь слухов, навевавших на него непреодолимый ужас. До Ауце он так и не добрался: какой-то крестьянин определенно видел, как немцы занимали этот городок. Впереди, со стороны большого леса, раздавались выстрелы.
Дело оборачивалось плохо. Освободитель Лиепаи велел повернуть машину и минут десять гнал ее полным ходом обратно. Наконец, посреди поля, Чунда в единственном числе провел военный совет: с шофером и рабочегвардейцами говорить не стоило, они не знали, какое у него задание. Четверть часа Чунда изучал и рассматривал карту, делал красным карандашом таинственные пометки, что-то записывал, что-то обдумывал, после чего вложил карту в планшет и сверился с часами. Было двадцать минут шестого. Он уже хотел позвать шофера и приказать ехать дальше, как в воздухе загудели моторы самолетов и показалась девятка «юнкерсов» с юго-западной стороны.
— Разойтись! Ложись! — крикнул Чунда и, показывая пример, побежал к кустам влево от дороги.
До них было метров сто, и он пробежал только полпути, как в воздухе послышалась пулеметная очередь. Чунда упал, уткнувшись лицом в траву. Пулемет затрещал еще раза два, пули со свистом врезались в землю, вздымая по дороге мелкие клубы пыли. Затем ужасный гул моторов стал постепенно стихать, «юнкерсы» уже приближались к Елгаве, и скоро стали слышны разрывы бомб.
«Бомбит, — думал Чунда. — Бомбят мест через Лиелупе. Теперь нам не перебраться через реку».
От волнения он даже весь вспотел.
«Черт подери, они ведь стреляли в меня, хотели убить… Девять „юнкерсов“… я мог быть уже мертвым…»
При этой мысли сердце его затрепетало, как пойманный лосось в руках рыбака. «Сейчас нечего и думать об освобождении Лиепаи. Как-нибудь уж сами справятся — кто им велит сидеть до последнего момента в городе? Пусть отступают».
Чунда сел в машину и велел ехать к Елгаве. Там он узнал, что «юнкерсы» бомбили аэродром. Вреда особенного не причинили, только шума наделали. Теперь можно было со спокойной совестью возвращаться в Ригу.
Вечером Эрнест Чунда зашел к Силениеку и стал рассказывать:
— Немецкая авиация непрерывно бомбит Елгаву. Между Елгавой и Ауце на меня налетели девять «юнкерсов» и обстреляли из пулемета. Две пули попали в бок. Вот видишь, гимнастерка разорвана, — только чудом остался живым. В лесу по эту сторону Ауце идет большой бой между немцами и нашими истребителями. Я сам, своими глазами видел, даже участвовал в бою. А дорога на Лиепаю отрезана, и пробиться туда нет никакой возможности. Тут нужны более крупные силы.