Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
— Неужели вы живете вне времени и пространства? — возмутилась Ингрида. — Так ничего еще и не слыхали о войне?
— Я знаю, что Советский Союз воюет с Германией, но это еще не значит, что мы должны нарушать лагерные порядки.
— Вы не имеете права оставлять здесь детей ни на один час! — выкрикнула Ингрида. — Ригу эвакуируют. Вот-вот взорвут мост через Лиелупе. Если вы сейчас нее не соберетесь в дорогу, весь лагерь попадет в руки немцев.
— Мне об этом ничего не известно, — бесстрастно ответила начальница, как будто это не имело к ней отношения. — Мне никаких указаний не дано. Пока мне не прикажут, здесь все останется по-старому.
— Но другие лагеря уже эвакуируются.
— Их дело. За этот лагерь отвечаю я. А вас я попрошу не поднимать паники и поскорее покинуть территорию лагеря.
— Тогда позвоните в Ригу своему начальству. Ведь у вас есть телефон?
— Со вчерашнего дня не работает.
— Вот видите. Такое время, а вы даже не подумали о том, как наладить связь с Ригой.
— Если начальство найдет нужным, в лагерь пришлют нарочного.
Столпившиеся вокруг них ребята с серьезными лицами следили за этим разговором.
Ингрида поняла, что имеет дело с чужаком, что начальница лагеря ждет прихода немцев. Не было никакого смысла убеждать и уговаривать.
— Вы действительно ничего не сделаете, чтобы эвакуировать детей?
— Пока не получу из Риги распоряжения, здесь все останется по-старому. Не трудитесь убеждать меня.
— Ну, хорошо, — сказала Ингрида. — Я позабочусь о том, чтобы вы вечером же получили распоряжение о выезде. А мой брат поедет со мной сейчас.
— Иду, Ингрида, — откликнулся Имант и побежал собираться.
Через четверть часа они вышли из лагеря. Двое ребят по-прежнему прохаживались перед домом, охраняя покой пионеров, а на веранде в удобной качалке дремала начальница, пользуясь законным часом отдыха.
У Ингриды сжалось сердце, когда она подумала об оставшихся в лагере детях.
— Давай пойдем быстрее, Имант. Надо позаботиться, чтобы пионеров сегодня же вывезли отсюда.
Глухой взрыв раздался за лесом. В дачах зазвенели оконные стекла.
— Бежим, Имант, может, еще не опоздали.
— Ладно, ладно, Ингрида, ты сама беги, я не отстану.
Когда они добежали до Лиелупе, то не увидели там ни души. Ни на том, ни на другом берегу не было ни одного красноармейца, ни одной машины. Оба моста были взорваны. У берега не осталось ни одной лодки. Только на середине реки колыхалась переполненная людьми зеленая лодка. Неопытные гребцы медленно подвигали ее вперед, к правому берегу.
— Товарищи, подождите! — крикнула Ингрида. — Возьмите и нас с собой!
Никто не оглянулся. Когда лодка пристала к берегу, люди выскочили из нее и заспешили к лесу. Лодка врезалась килем в песок.
Брат с сестрой переглянулись.
— Что нам теперь делать? — заговорил Имант. — Значит, не переправимся?
В воздухе опять загудели моторы «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они направлялись бомбить Ригу. На дороге показалась кучка вооруженных людей. Некоторые были в штатском, а несколько человек — в зелено-серой форме айзсаргов. Воровато оглядываясь, они шли к берегу не спеша, даже как будто умышленно медля. В руках у них были винтовки.
Ингрида сразу заметила, что это айзсарги.
«Шакалы выползли», — подумала она. Потом схватила за руку Иманта.
— Бежим отсюда! Может, они не заметили нас.
Низко нагибаясь, держась за руки, спешили они вдоль берега, вверх по течению. Немного поодаль рос высокий тростник. Там они и спрятались.
Днем Маре позвонил Калей.
— Сегодня в десять часов вечера мы уезжаем. Машина будет ждать у райкома партии. Вы ведь тоже едете?
— Конечно, товарищ Калей. Можно что-нибудь взять с собой?
— Только то, что сами донесете. Кто знает, как мы будем ехать… На всякий случай надо рассчитывать на то, что придется идти пешком.
— Понимаю, товарищ Калей. В девять часов буду у райкома.
Время у нее еще оставалось. Мара быстро собрала документы, бумаги, письма и дневники. Часть сожгла, кое-что сложила в стопку и обернула газетой. Это были фотографии родных, близких и самой Мары в разных ролях и вырезки из газет. Самые денные вещи она упаковала в маленький чемодан — это останется у родителей. В дорогу взяла несколько смен белья, чулки, носовые платки и запасную пару туфель. Потом переоделась в серый костюм, обула прочные ботинки на низких каблуках, голову повязала пестрым шелковым платком. Заперев квартиру на ключ, она направилась к родителям.
В центре города раздались выстрелы. Стреляли и на улице Свободы, по которой двигались отходящие войска и массы беженцев. Мара шла узкими боковыми улицами и скоро добралась до квартиры родителей.
Они ничуть не удивились, когда Мара объявила им о своем отъезде.
— Правильно делаешь, — сказал старый Павулан. — Тебе никоим образом нельзя оставаться. Будь мы с матерью помоложе, тоже ушли бы. Да куда же нам, старикам? Задавят на дороге. Неужели каждого что ни на есть простого человека будут вешать?
— А как же с имуществом, Марочка? — забеспокоилась мать. — Так все и бросишь? Беда-то какая! Человек трудится целый век, копит, хлопочет, а настал недобрый час — и все прахом идет.
— Не стоит огорчаться из-за этой рухляди, мама, — ответила Мара. — Это все можно будет приобрести, когда война кончится. Сегодня надо думать о жизни, о чести народа. Я и не то готова потерять, лишь бы не пресмыкаться перед фашистами.
Но не так-то легко было успокоить мать.