Собрание сочинений. Т. 3. Буря
Шрифт:
Индулис Атауга был довольно отчаянный водитель, но, зная его удачливость, Айна Перле спокойно наслаждалась быстрой ездой, — глядя на бегущие мимо заснеженные сосны и дымящие трубы крестьянских домов. Как мираж, промелькнули встречный воз с сеном, кучка идущих из школы детей, вышедшая на опушку леса козуля. Западная сторона небосвода окрасилась пламенным багрянцем, предвещая ветер, в роще завели свой спор вороньи стаи, которые не могли прийти к согласию в выборе верхушки березы для ночлега.
Как завороженная, Айна коснулась рукой локтя Индулиса. Он взглянул на нее, улыбнулся и снова стал смотреть вперед, на несущуюся навстречу ленту дороги. Но мысли Айны были заняты прошлым. Она думала о последнем разговоре с Никуром. «Мы тебя озолотим, если ты сделаешь то-то и то-то». Где сейчас Никур и где обещанное золото? Донесся как-то невнятный слух из-за моря, из Скандинавии, где он отдыхал от государственных трудов, набирался сил для дальнейшей борьбы, от которой еще не отказался. Разумеется, он там не один, — какое-нибудь смазливое создание радует, наверно, своей близостью неугомонное сердце этого ветреника. «Ей близость, а мне одни обещания, да и те он едва ли сдержит, раз полученное задание еще не выполнено. Ах, это совсем не таксе легкое задание…» Нельзя сказать, чтобы Айна Перле не старалась. Еще весной, в ожидании перемен, она пробовала сблизиться то с одним, то с другим из завтрашних государственных деятелей, но ее чарующие улыбки на них не действовали. Они вежливо выслушивали ее, вежливо улыбались ее радикальным высказываниям, так же вежливо провожали до дверей и больше не приглашали. Ее женские чары действовали на них не больше, чем на слепых. Многообещающие жесты Айны оставались без отклика. Деревяшки какие-то, а не люди! Может быть, им что-нибудь известно? Иначе почему же во время переворота ей не удалось подняться на гребень общественной волны? Два раза она пыталась достичь вершины, стать политической фигурой, и оба раза в самый решающий момент что-то невидимое, но непреоборимее преграждало ей путь.
Ее стихи печатались в газетах и журналах, иногда ей давали возможность выступить по радио, — но ведь это только литература. Обещание, данное Альфреду Никуру, осталось невыполненным. За что же он озолотит ее?
Убедившись, что игрою в любовь большевиков не пронять, Айна перестроила свои планы и попыталась осаждать крепость с другой стороны. Чтобы обратить на себя внимание, она старалась активно участвовать в каждом культурном начинании. Приглашали ее, нет ли, но она бывала на всех собраниях писателей и художников: на совещаниях о подготовке к декаде латышского искусства в Москве, на дискуссиях о проблемах культуры — и везде аккуратно брала слово. Таким образом ей удавалось попадать в разные комиссии, ее имя начало часто появляться в печати. Это уже было кое-что, но не к этому стремилась Айна. О всех подготовляющихся мероприятиях она узнавала тогда, когда об этом знало уже большинство, а на черной политической бирже, где она рисковала своим капиталом, такая информация не имела никакой цены. Надо было узнавать или угадывать намерения противника хотя бы несколькими днями раньше, чем они становились достоянием широкой гласности, — тогда можно было использовать ситуацию, выбросить на рынок свои акции и понизить курс акций противника до минимума. Айна Перле не могла похвастаться, чтобы это ей хоть раз удалось. За что же Никур озолотит ее?
Одно время она чувствовала себя ужасно одинокой. Старые друзья, неправильно истолковав ее активность, сторонились ее и при встречах ограничивались сдержанными поклонами, а в тех кругах, куда она старалась пробиться с семнадцатого июня, у нее не могло быть ни одного близкого по духу человека. Может быть, это было с ее стороны не очень правильно, но Айне Перле больше ничего не оставалось, как открыться некоторым старым знакомым. После этого Мелнудрис перестал избегать ее, а Алкснис охотно болтал с нею в кафе. У всех троих были общие заботы и общие цели. С удовольствием вспоминали они о прошедших днях славы и мечтали о будущем. Ведь тяжело жить без мечтаний.
Индулис Атауга свернул к лесу и повел машину извилистой просекой. Ветви сосен образовали над узкой дорогой сплошной зеленый свод, сквозь который кое-где лишь проникал солнечный луч. Внизу стоял полумрак. Когда нельзя уже было различить дорогу, Индулис остановил машину под громадной сосной.
— Отдохнем немножечко, — сказал он, с особенным выражением глядя на Айну. — Выйдем из машины, а то затекли ноги.
Место показалось Айне знакомым. Сумрак и тихий шум вековых сосен пробудили в ней воспоминания о других прогулках. Направо от дороги, как огромный ствол орудия, лежало повалившееся дерево. И вдруг Айна вспомнила такой же зимний день год тому назад. Тогда другая машина точно так же свернула с шоссе, въехала в лес и остановилась с подветренной стороны громадной сосны.
«Отдохнем немного, — сказал тогда Альфред Никур так же выразительно, с улыбкой глядя на нее. — Выйдем из машины, у меня ноги затекли».
Как все повторяется! Как похожи эти люди, принадлежащие к одной общественной группе! По одному и тому же пути, одинаковыми средствами добиваются они одной и той же цели. Разница только в том, что у Никура были маленькие усики, которые щекотали при поцелуях, а Индулис Атауга брился.
— Какая ты чудная, — целуя ее, шептал он сотни раз слышанную ею фразу.
— И ты чудный, милый мой баловник, — автоматически отвечала она, точно так же, как это делала сотни раз в подобных случаях. В их жизни ничто не движется вперед. Они просто существуют, они носятся по заколдованному кругу, возвращаясь через некоторое время к исходной точке… Одни и те же вожделения, одни и те же способы их удовлетворения. И каждый раз какой-то кусок жизни отламывается, сгорает — и его нет; и в конце концов их жизнь походит на дерево, с которого облетела вся листва. Остаются одни воспоминания.
Когда они прошлись немного по сумрачной лесной дороге и возвращались обратно, Айна подумала, что он непременно заговорит о повалившемся дереве. Он заговорил. Они присели на него, прижавшись друг к другу. Некоторое время они молчали. Наконец, взгляд Индулиса стал настойчиво искать глаз Айны, губы его дернулись, но он сдержался.
— Тебе не холодно? Пойдем лучше в машину.
Все то же, все то же! Смущенное возвращение к машине, машинально напеваемый вполголоса мотив и бурное заключение.
И снова ревел мотор, сменяли друг друга лесные картины, а где-то на берегу озера стояло одинокое заведение, куда горожане приезжали рассеяться в свободные вечера. Во втором этаже была удобная комната с видом на замерзшее озеро. Немой и равнодушный ко всему на свете официант накрыл стол, откупорил бутылки и скрылся так же бесшумно, как появился.
Индулис Атауга запер дверь на ключ.
— Правда, чудесно?
Айна рассеянно смотрела на темнеющее озеро. Немного погодя она ответила:
— Я бы хотела остаться здесь навсегда.
Стучали ножи и вилки. В бокалах искрилось вино. Время от времени было слышно, как ручные часы Индулиса отсчитывали секунды. Тик-тик-тик… Незаметно, по каплям, как тающая сосулька, иссякала их жизнь.
Однажды вечером Феликс Вилде, возвращаясь домой с пакетом продуктов, которые он всегда закупал на несколько дней, встретился почти возле своего дома с Аболом. Толстячок, не говоря ни слова, втолкнул его в ближайшие ворота и быстро, взволнованно зашептал: