Собрание сочинений. Том 3
Шрифт:
Сухов встал, стукнул по столу револьвером и быстрым, воровским взглядом оглядел безрукого.
— Кого тут знаешь? — спросил он.
Безрукий улыбнулся.
— Многих знал, да ведь немало времени с тех пор прошло, и позабыть могли.
— Говори, кого знаешь! Если не опознает никто — убью!
— Э-э, зря ты меня смертью пугаешь…
Наталья выбежала вперед, к столу.
— Я, — сказала она, приложив руки к груди. — Я! Я его знаю.
Алексей и все, кто были в горнице, повернулись к ней.
— Веселое дело, — сказал, усмехаясь, Сухов. — Это-то и есть твой суженый?.. Ты что же — к ней шел или часть свою искал?
Алексей лишь на мгновение взглянул на Наталью.
— Теперь ты, Сухов, знаешь, кто я, — сдерживая злость, сказал он. — Теперь твоя очередь. Знакомиться — так знакомиться…
— Нет, уж извините, теперь моя очередь, — и Коротеев в своей зеленой немецкой шинели бочком пробрался к столу.
— Это, знаете, ни на что не похоже, товарищи, — словно председательствуя на шумном, недисциплинированном собрании, начал он раздраженно. — Я член бюро райкома. Пришел к вам из города для связи. Коростелев погиб, Ситников тоже. Кого вы послали к нам с докладом? Судя по всему, никого. Кто вам разрешил уходить за фронт? В каком таком штабе вам это сказали, Сухов? Доложите-ка нам немедленно. С кем персонально вы говорили?
— Буду я каждому рассказывать… — с напускной небрежностью отмахнулся Сухов и сказал партизанам, толпящимся у входа в горницу: — А ну, освободите помещение!.. Штабной разговор, а вы тут уши поразвесили. Я и без вас управлюсь.
Он нервничал, видно, не зная, что предпринять и как вести себя.
Наталья робко приблизилась к Алексею.
— Родной ты мой, счастье ты мое бедное…
— Погоди, Наташа, — как бы даже небрежно, вскользь ответил он, отстраняя ее от себя.
А Сухов был уже рядом с ними.
— Кому я сказал? Ну? Очистить помещение.
Алексей заслонил собою Наталью, сказал ей, не оборачиваясь:
— Выйди, Наташа.
Но сам остался, и Сухов, помедлив, не повторил ему своего приказа.
— У нас такой был порядок, — сказал он Коротееву, — брали мы в отряд только тех, кого лично знаем. Измены боялись. А как разбили нас и погиб Коростелев, общее мнение было — уйти отсюда, переформироваться, получить нового командира…
— Да нет, погодите, Сухов, постойте… Вы ответьте на мой вопрос: у кого вы были, с кем именно говорили…
— Что я вам буду штабные дела рассказывать! Не знаю я вас! Вот отведу в штаб — выясним!
— Погоди, Аркадий, — вступился Чупров. — Если ты не знаешь кого, так я знаю.
Громкие крики на поляне заставили его замолчать и прислушаться.
— Кстати, — сказал Коротеев, — беспорядок у вас невероятный. Никакого охранения, никаких дозоров. Костры горят, как на ярмарке. Пойдите-ка, Чупров, приведите все в норму.
— Тут Чупрову нечего делать, — Сухов застегнул полушубок и, словно беря на себя полную ответственность за беспорядок, решительным шагом вышел из горницы.
Чупров и безрукий Алексей Овчаренко бросились следом за Суховым.
Крики на поляне разрастались. Прислушиваясь к ним, Коротеев что-то набросал на газете, покрывавшей стол.
За сторожкой послышался топот коня.
Раздался выстрел. За ним — второй.
— Поразительный беспорядок! — произнес Коротеев с несдерживаемой злостью. — Стихия какая-то, чорт ее возьми! — и, бросив на стол огрызок карандаша, стал искать шапку, чтобы выйти и самому разобраться, что происходит.
Тяжелые шаги нескольких человек раздались в сенях. Медленно, рывками приоткрылась дверь. Четверо внесли раненого.
— Кто это? — спросил Коротеев, но тут же увидел бледное лицо Алексея Овчаренко, и то, что могло произойти на поляне, сразу промчалось в его сознании.
— А Сухов?
— Драпу дал Сухов, — сказал один из четверых. — Мы и внимания на него не обратили. Обступили Петра Семеныча, кричим «ура», а Сухов прыг на коня да в лес. Парнишка-то этот один сообразил, схватился было за узду, а Сухов сразу всадил в него две штуки — и Ванькой звали.
Всхлипывающая Наталья, дрожа, зажигала фитилек, плавающий в масле. Дверь в сени была настежь распахнута, холод волнами валил в горницу, колебля робкий свет.
В дверях показалась фигура лесника.
Алексея уже раздели, и Груня Чупрова, племянница Федора, вполголоса, покрикивая на раненого и веля ему то помолчать, то повернуться, торопливо накладывала повязку.
— Ничего, Наташа, ничего, — сказала она Наталье, — жив будет, мясо только всего пробило, кость целая…
— Мне только одно сердце оставьте, я и то выживу, — сказал раненый, медленно улыбаясь.
— Он тебя убить мог, — сказала Наталья, садясь у изголовья. — Он сразу догадался, что это ты, что из-за тебя я ему отказывала… Ну, только б ты выздоровел, все хорошо будет. Увезу тебя в спокойное место. Я при тебе, как травинка при земле, Алеша, — и она опять заплакала и, не утирая слез, поглядела на него счастливо и тревожно.
Алексей взял ее руку в свою, грязную, твердую, напоминающую рассохшийся кусок коры.
— Одно сердце на двоих дала нам жизнь, — сказал он. — Жить врозь — полсердца мало, только вместе можем мы.
— Только вместе, Алеша. Вот оправишься немного, увезу я тебя в спокойное место, выхожу тебя, и опять ты будешь у меня сильным, веселым.
— Самое спокойное место там, где душа спокойна, — сказал Алексей. — Я ведь не думал, что тебя разыщу. Так иногда мелькало — а вдруг она здесь? Может, думал я тогда, помочь ей чем надо? А когда узнал, что собирают народ в коростелевский отряд, я сразу вызвался и обо всем забыл, и о тебе забыл, родная…