Собрание сочинений. Том 6

Энгельс Фридрих

Перевод с немецкого

ФРАНКФУРТСКИЙ МАРТОВСКИЙ СОЮЗ И «NEUE RHEINISCHE ZEITUNG»

Кёльн, 15 марта. Мы снова возвращаемся к злополучному Мартовскому союзу, этому достойному отпрыску так называемой «мартовской революции». Нас упрекают в том, будто, нападая на Мартовский союз, «мы вредим делу свободы». Но разве мы уже в декабре 1848 г. не разоблачали Мартовский союз, к ужасу «Kolnische Zeitung», как бессознательное орудие контрреволюции?^[265] Разве мы не высказали уже давно «Мартовскому союзу» наше мнение о «Мартовском союзе»? Будь Мартовский союз организацией революционной партии, будь он хотя бы только полноценным, здоровым детищем мартовского восстания, мы закрыли бы глаза на бестактность, бесспорно допущенную им в виде спекуляции объявлениями. Во-первых,

Мартовский союз не проявляет никакой деятельности, если не принимать воззвания за деятельность; далее, Мартовский союз как наивный простак колеблется между конституционалистами (которых мы считаем худшими реакционерами, чем клуб рыцаря фон Радовица^[266]) и некоторыми действительно порядочными демократами, сознание которых затуманено фантастическими планами общеимперского примирения. В подобном центральном коммерческом союзе^{9} уже по самой его природе нерешительность всегда будет брать верх; такой союз, быть может, способен возбудить недовольство в народе, но в решительный момент он изменит народу, чтобы потом проливать слезы по поводу совершенной им ошибки. Итак, да пребывает коммерческий союз «в полном благополучии»! Вообще же обидчивость этого союза нас мало трогает; эти либералы, очевидно, все еще продолжают рассматривать свободную печать, как право, завоеванное только для себя лично. Так например, г-н Эйзенман открыто объявил себя конституционалистом на вечные времена, противником республиканизма, и это на том же самом заседании Мартовского союза, где о «Neue Rheinische Zeitung» говорили как об образце «чисто немецкой розни». Таким образом, от нас требуют, чтобы мы, из-за глупейшего понимания единства, поддерживали бы газету человека, который, черт его побери, чем бы он ни был, во всяком случае останется человеком, который по-глупому понимает немецкое единство. Из соображений приличия мы «взяли бы с собой» этих господ так далеко, как это было бы им угодно, если бы только их миссия во Франкфурте не обязывала их «оставаться на месте». Среди этих господ имеются «мыслящие друзья истории»^[267]. Они не могут не знать, что не только в Германии, но и везде и всегда, вопреки всяким Мартовским союзам, фельянов^[268] устраняли еще до того, как началась настоящая революция. Что пользы приверженцам социальной республики от того, что тот же самый Фогт, который «в первых рядах» горланил против Бонапарта в трактирах провинциального университетского городка, станет неудачным имперским Барро при германском имперском Бонапарте^[269]?

Написано К. Марксом 15 марта 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 248, 17марта 1849 г.

Перевод с немецкого

На русском языке публикуется впервые

ПРОЕКТ АДРЕСА ВТОРОЙ ПАЛАТЫ

Кёльн, 16 марта. Ниже мы знакомим наших читателей с проектом адреса второй палаты, с этой бледной, раболепной копией тронной речи. Автор его — пресловутый рыцарь красной земли {Вестфалии. Ред.}, храбрый (!) фон Финке.

Комиссия, составлявшая адрес, «благодарно признает» (ветхозаветный стиль) «установление правового порядка посредством конституции от 5 декабря прошлого года». Эту благодарность комиссия изъявляет даже от имени «прусского народа». А почему народ, в представлении комиссии, благодарит за октроированную саблей декабрьскую конституцию? Потому, что он «преисполнен желания» «восстановить общественный правовой порядок». Несчастный рыцарь Финке! На его долю выпала задача показать себя защитником «почвы законности», составляющей его специальность. Но как можно заявлять о признании «почвы законности» перед лицом министерства Бранденбурга, министерства, которое взорвало эту самую почву законности, растоптав законы от 6 и 8 апреля 1848 года? Нет ничего проще! Министерство октроировало новую почву законности, военно-полевой суд, и одновременно хартию, кодекс и философию военного положения — конституцию 5 декабря. Сначала министерство упраздняет «общественный правовой порядок». Затем правительство провозглашает какой-либо другой «общественный правовой порядок», опирающийся на хорватские штыки, провозглашает почву законности quelconque {какую бы то ни было. Ред.}. А комиссия по составлению адреса от имени прусского народа и Финке от имени прусской комиссии по составлению адреса спешат сломя голову приветствовать восстановление какого-нибудь (любого, безразлично какого) «общественного правового

порядка»! Почва законности умерла! Да здравствует почва законности! Если прусское правительство будет завтра свергнуто, если в Берлине будет создан Comite du salut public {Комитет общественного спасения. Ред.}, то среди первых, кто явится с поздравлениями, среди свадебных гостей несомненно найдется какой-нибудь «поборник почвы законности», какой-нибудь Финке, который растроганным тоном признает «восстановление» какого бы то ни было «общественного правового порядка».

Гладка дорога мертвецам^[270], а также и комиссии по составлению адреса. Сначала «благодарность» (согласно предписанию «Neue Preusische Zeitung») за государственный переворот 5 декабря! Затем провозглашение военно-полевой конституции «отныне действующим основным законом прусского государства»! И, наконец, торжественный обет «осуществить пересмотр в духе глубочайшей почтительности и верности вашему королевскому величеству», т. е. пересмотреть в духе дарителя. Таким путем, надо надеяться, нас заставят отступить назад к временам до «Соединенного ландтага»!

Что касается «осадного положения» в Берлине, то комиссия по составлению адреса ограничивается лишь пошлыми фразами о том, что «настоящая свобода немыслима без законного порядка». А что означает лозунг «законный порядок!», известно по событиям в Варшаве^[271]. Если бы только Пруссия могла существовать без денег или доставать деньги, не обращаясь к этим назойливым парламентским болтунам! Что же касается осадного положения, объявляемого спорадически «вне города Берлина», то комиссия считает уместным «выжидать дальнейших сообщений со стороны правительства вашего королевского величества». А пока Эрфурт и районы Силезии, где объявлено осадное положение, должны запастись терпением. Финке satisfait {удовлетворен. Ред.} уже тем, что военные цензоры Эрфурта и Розенберга не «вычеркнут» выработанного им проекта адреса. Этого опасаться нечего!

Финке дает затем обещание от имени комиссии по составлению адреса, а комиссия дает обещание от имени второй палаты, а вторая палата дает обещание от имени народа — «напрягать все усилия», дабы возможно более удовлетворительно выполнить задачи, возложенные королевско-прусским правительством на «так называемое народное представительство». В добрый час!

«С радостью признаем мы также, что прусская армия показала свою воинскую доблесть в дни борьбы, свою верность в дни тяжких испытаний».

Датский поход в духе имперского суда!^[272] Битвы при Милославе и Врешене! Победы в Ангальте, в Майнце, во Франкфурте-на-Майне!^[273] Больше того! Финке с радостью признает верность «Моей доблестной армии», которая травила его, Финке, предшественников и топила печи документами старого Национального собрания. Финке имеет все основания радоваться. Без «верности» «прусской армии в дни тяжких испытаний» наш Финке никогда не обрел бы случая обессмертить свое имя этим проектом адреса, принадлежащим его перу. Заметим кстати мимоходом, что комиссия по составлению адреса и в этом пункте по-школьнически следует указаниям, которые содержатся в гогенцоллернском общем плане реформ, составленном «Neue Preusische Zeitung».

А немецкий вопрос?

«Пруссия» не остановится «ни перед какими жертвами», чтобы присоединить к себе малогерманские земли {т. е. всю Германию, за исключением Австрии. Ред.} иными путями, чем те, которыми Фридрих Великий присоединил к себе Силезию. В отношении «завоеваний» современная Пруссия является сторонницей «мирного» прогресса. Кроме того, комиссия по составлению адреса «надеется» на «соглашение между всеми немецкими правительствами и германским Национальным собранием». Мы же надеемся, что немецкие правительства не станут особенно церемониться с этой имперской учительской семинарией.

Комиссия по составлению адреса далее высказывает пожелание, чтобы «заявление датского короля о прекращении перемирия не привело к нарушению мира». Финке прекрасно знает, что это датское заявление о прекращении перемирия является актом не более серьезным, чем сама прусско-датская война. Прусские войска действуют в качестве имперских войск в Шлезвиг-Гольштейне, а шлезвиг-гольштейнские войска действуют в качестве имперских войск в Южной Германии; одни здесь, другие там провозглашают введение военно-полевых судов!

Выражение соболезнования по случаю смерти принца Вальдемара, заверения в готовности к самопожертвованию, посредством которых все эти фон Бодельшвинги, Ридели, фон Зеккендорфы, Арнимы, Харкорты, графы Ренарды, Кампгаузены, Финке, Грюны и прочая сволочь снисходят до роли прусских Ликургов и Солонов, благочестие, законопочитание, дух общности, справедливость, провидение, сердца королей и будущность Пруссии, «а с ней и будущность Германии», — все это преподносится комиссией по составлению адреса, как десерт, сервированный с помощью любезного фон Финке!