Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Об этом энтузиазме свидетельствует то обстоятельство, что 19 марта, в тот же самый день, когда г-н Ренард произнес эти слова, пять тысяч человек в Гюрценихе провозгласили: «Долой германского императора»; об этом энтузиазме свидетельствует то, что через несколько дней после этого во Франкфурте была отклонена кандидатура прусского короля в качестве наследственного императора, а также то жалкое большинство в 4 голоса, которое высказалось третьего дня во Франкфурте за наследственную императорскую власть вообще.
Нет, восклицает наконец Ренард, который, впрочем, совсем не похож на лису {Игра слов: Renard— фамилия, «renard» — «лиса». Ред.}: «никому не удастся уничтожить губительным
Достопочтеннейший Ренард! Будем надеяться, что злоумышленникам никогда не удастся «уничтожить губительным ядом новую жизнь, зародившуюся в ране», которая была нанесена прошлой весной твоему кошельку, набитому золотом за счет феодальных привилегий, а «теперь заживает» благодаря вновь простертой над тобой милости божьей, и «превратить в непроходимую пропасть трещину, образовавшуюся» вследствие этого между твоими доходами и расходами!
На трибуну поднимается г-н Якоби. Хотя этот депутат выступает более решительно, чем Берг, и хотя его выводы сформулированы яснее и точнее, все же и он не может не дипломатничать. По мнению оратора, признание конституции в адресе неуместно ввиду того, что этого нельзя делать мимоходом, и несвоевременно, так как конституция еще не пересмотрена, окончательно не санкционирована и не подтверждена присягой. Как будто признание подобной конституции может вообще когда-нибудь быть уместным и своевременным!
Г-н Якоби также «не хочет возобновлять старый спор» относительно разгона согласительного собрания. Решение вопроса о том, был ли этот разгон спасительным актом или конечной целью какого-то дипломатического заговора, — решение этого вопроса он хочет «предоставить беспристрастной истории». «Беспристрастная история» отметит, что люди, так смело высказывавшиеся, когда они были в большинстве, выступают теперь, когда они оказались в меньшинстве, с покорностью провинившихся школьников.
«Что касается признания конституции народом, то я должен возразить на это, что наше собрание является единственным законным, единственным правомочным органом для подобного признания».
Нет, г-н Якоби, ваше собрание таким органом отнюдь не является. Ваше собрание — не что иное, как орган, созданный главным образом в результате правительственных махинаций, избранный на основе октроированного так называемого избирательного закона и в условиях пресловутой «самостоятельности» выборщиков[287]. Ваше собрание может, конечно, признать конституцию, но это будет только признанием октроированной конституции со стороны той же самой октроированной конституции. Народ не обратит на это никакого внимания, а «беспристрастная история» вскоре отметит только то, что эта так называемая конституция, независимо от ее признания — если бы даже дело дошло до этого признания, — была сметена ходом европейской революции и исчезла неведомо как.
Г-н Якоби знает это, вероятно, не хуже нас. Правые депутаты также знают, что Якоби это знает; к чему же тогда вся эта вздорная болтовня о почве законности, тем более, что берется под сомнение почва законности разогнанного собрания!
Г-н Шерер, адвокат и депутат от Дюссельдорфа и Эльберфельда, невероятно возмущен проектом адреса, предложенным Д'Эстером. Он считает, что за депутацией, которая вручит королю этот адрес, «должно последовать вооруженное восстание». Те люди, г-н Шерер, за действиями которых следует вооруженное восстание, разговаривают с королями совершенно иным языком!
Этот проект «бросает в страну факел». Но г-н Шерер уверен, что «факел не вызовет пожара, а лишь причинит вред
Невозможно выразиться яснее. Г-н Шерер дает левым благожелательный совет взять проект обратно, в противном случае они в одно прекрасное утро окажутся под арестом, несмотря на депутатскую неприкосновенность. Весьма человеколюбивый совет, г-н Шерер!
Теперь на трибуну поднимается г-н Вальдек. Он нисколько не изменился; он — левый, но ни на йоту не левее, чем это допустимо при желании оставаться приемлемым. Г-н Вальдек начинает свое выступление выражением досады по поводу постоянного стремления правых возложить на него ответственность за злосчастный спор о ноябрьском государственном перевороте. Г-н Вальдек и «его партия» ведь «достаточно ясно высказались относительно того, что этот спор из-за принципов вообще не следовало поднимать». По его мнению, «собрание единодушно» (это очень плохо!) «в вопросе о том, как следует поступить с конституцией» — ее надо пересмотреть. Г-н Вальдек снова разъясняет, почему он считает спор из-за принципов излишним, и еще раз взывает к лучшим чувствам правых: «разве вы не можете на время оставить этот вопрос открытым… Ваши взгляды при этом совершенно не пострадают; пощадите же и взгляды других!»
Достойное обращение бывшего депутата разогнанного «народного представительства» к тому самому большинству, которое радостно потирает руки при воспоминании об удавшемся разгоне Национального собрания!
«Пощадите же и взгляды других!» Великий муж умоляет о пощаде!
Но когда выработка конституции будет закончена, тогда, «надеется» министр будущего, «тогда это собрание, благодаря парламентской деятельности, действительно поднимется на такую высоту, которая необходима для того, чтобы полностью осознать последствия подобного заявления» (о законности конституции)!
В самом деле! Наши новоиспеченные рыцари парламентской трибуны, имеющие лишь семимесячную парламентскую практику, разыгрывают столь многоопытных и мудрых парламентариев, как будто они по 50 лет сидели на скамьях церкви св. Стефана или участвовали в заседаниях всех парижских палат, начиная с «бесподобной палаты» 1815 г. до «бесподобной палаты» 24 февраля![288]
Но что верно, то верно. Наши рыцари парламентской трибуны за свою короткую карьеру до такой степени нахватались парламентского самодовольства и так растеряли всю революционную энергию — si jamais il у en avait {если только они когда-нибудь ею обладали. Ред.}, — как будто они состарились в парламентских дебатах.
После Вальдека свое ораторское искусство демонстрирует некогда его превосходительство, некогда всесильный г-н фон Бодельшвинг.
Подобно г-ну Мантёйфелю, его бывший начальник также стал сторонником конституционной монархии «по приказу его величества». Очень забавно слушать, как последний премьер абсолютной монархии защищает конституционную монархию.
Г-н Бодельшвинг до февральской революции считался лучшим оратором тогдашнего министерства. На заседаниях Соединенного ландтага он выступал удачнее других. Но когда читаешь его теперешнюю речь, то даже с его собственной точки зрения можно прийти в ужас от нелепого и вздорного характера этого странного выступления. Г-н Бодельшвинг стал конституционалистом по приказу; но кроме этого названия он — неизвестно, по приказу или без приказа — решительно ни в чем не изменился. Он оправдывается тем, что жил «в деревенском уединении»; но на самом деле можно подумать, что он позволил похоронить себя на целый год.