Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Он признается, что в высшей степени невинный проект адреса, предложенный левыми, «исчерпывающим образом разъяснил ему их взгляды во всем их объеме, о чем он до своего появления в палате не имел ровно никакого понятия».
Quel bonhomme! {Какой простак! Ред.} Когда г-н Бодельшвинг управлял Пруссией, видимо, его многочисленные шпионы за наши деньги так плохо его информировали, что он готов теперь допустить, будто подобные явления с тех пор внезапно выросли из-под земли!
Левые заявили, что они находятся в палате не на основе октроированной военно-полевой, хартии, а на основе всеобщего избирательного права. Что же
«Если мы считаем, что наши мандаты проистекают от всеобщего избирательного права, то все формальности» (проверки полномочий) «совершенно излишни. Нам достаточно только выйти на рыночную площадь и сказать: выбирайте меня! Я не знаю, сколько частичек всеобщего избирательного права требуется, по вашему мнению, для того, чтобы получить право входа в эту палату. Берите, сколько вам угодно; таким образом вы легко соберете достаточное количество голосов; в случае признания такого права помещение этой палаты вскоре было бы настолько заполнено, что для нас не осталось бы места; по крайней мере, я, со своей стороны, отказался бы в таком случае от мандата, и чем скорее, тем лучше».
Нас не удивило бы, если бы какой-нибудь вестфальский крестьянин или г-н Бодельшвинг в бытность свою министром высказался столь глубокомысленно относительно всеобщего избирательного права. Приведенное место его выступления представляет интерес в том отношении, что показывает, как можно быть прусским премьером и управлять всей вышколенной бюрократией, «не имея ровно никакого понятия» о самых важных вопросах европейского значения. Но после того как во Франции всеобщее избирательное право было осуществлено дважды, после того как то, что левые называют всеобщим избирательным правом, было осуществлено в Пруссии дважды и в результате самому г-ну Бодельшвингу было даже октроировано место в палате, — после всего этого пускаться в такие несусветные фантастические рассуждения о всеобщем избирательном праве может только допотопный прусский министр! Впрочем, не следует забывать, что г-н Боделыпвинг был похоронен и что он лишь недавно воскрес, чтобы «по приказу его величества» войти в палату!
Далее г-н Боделыпвинг говорит:
«Хотя мы никоим образом не разделяем того взгляда, что эта конституция вступит в силу только после ее пересмотра, мы все же абсолютно уверены, что корона не откажется удовлетворить пожелания (!)… палаты… мы сознаем, что нам незачем спорить с правительством и затевать тяжбу, как если бы мы были врагами; напротив, мы убеждены, что имеем дело с королевской властью, которая, подобно нам, заботится только о благе отечества… в добрые и тяжкие времена нам следует быть тесно связанными с нашими государями… принципы благочестия, уважения к закону, духа общности и т. д.»
Г-н Бодельшвинг вообразил, что он выступает еще в Соединенном ландтаге. Как прежде, так и теперь, он стоит на почве доверия. Но этот человек прав! Благодаря тому, что левые называют всеобщим избирательным правом, да еще с помощью параграфов о самостоятельности, косвенных выборов и махинаций Мантёйфеля, создана такая палата, которой вовсе не зазорно называться: высокий Соединенный ландтаг.
После незначительного выступления депутата Шульце-Делича слово получает некогда его превосходительство г-н граф Арним. В отличие от г-на Бодельшвинга г-н Арним последний год не проспал. Он знает, чего хочет.
Ясно, говорит он, почему мы должны немедленно признать всю конституцию в целом.
«Разве
Разве это не ясно? Это уже второй тонкий намек в течение одного заседания.
Депутат Д'Эстер также выступает против проекта комиссии. Речь Д'Эстера является бесспорно самой лучшей из всех речей левых, выступавших в этих общих дебатах. Смелость и живость, с которой депутат от Майена нападает на правых, производит отрадное впечатление после всех дебатов, наводящих уныние и скуку. Но и Д'Эстер не может обойтись без дипломатических уступок и парламентских ухищрений. Так, например, он заявляет, что и он совершенно согласен с тем, что революция должна быть закончена. Если можно, пожалуй, простить депутату эту фразу, сказанную из парламентских соображений, то член Центрального комитета демократов не должен был говорить что-либо подобное и, вступая немедленно после этого в дискуссию с Финке относительно «степени культуры», он не должен был допустить даже и тени подозрения, что способен всерьез отстаивать подобный вздор. К тому же ни один человек ему все равно не поверит.
К концу депутат Ридель в торжествующем тоне говорит о том, что «корона снова взяла на себя право издавать законы». Иронические возгласы «браво» показали Риделю, что он сказал лишнее. Испугавшись, он прибавляет: «временно, разумеется!»
Это третий тонкий намек господам депутатам!
Палата переходит к прениям по частным вопросам, отчет о которых мы откладываем на завтра.
Написано Ф. Энгельсом 25 марта 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 259, 30 марта 1849 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
ВОЙНА В ИТАЛИИ И ВЕНГРИИ
Кёльн, 27 марта. Война в Италии началась[289]. Этой войной Габсбургская монархия взвалила на себя бремя, под тяжестью которого она, вероятно, будет раздавлена.
Пока Венгрия не находилась в состоянии открытой войны с объединенной монархией, а вела лишь эпизодические военные действия против южных славян, Австрии было не так уж трудно справляться с итальянцами, лишь наполовину охваченными революцией, раздробленными и парализованными тройной изменой своих государей. И все же, какого напряжения стоила эта победа! Сначала нужно было, чтобы папа и великий герцог тосканский отозвали — прямо или косвенно — свои войска из Венецианской области, сначала нужно было, чтобы Карл-Альберт и его частью бездарные, частью продажные полководцы совершили прямую измену делу Италии, а главное, нужно было путем двурушнической политики или мнимых уступок заставлять то мадьяр, то южных славян посылать свои войска в Италию, прежде чем Радецкий смог добиться победы при Минчо. Известно, что дезорганизованная австрийская армия стала снова боеспособной лишь после массовой переброски в Италию южнославянских пограничных полков.