Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Наконец, экс-патентованный проект уголовного законодательства Соединенных комиссий поставил оскорбление «королевы» ниже оскорбления «главы государства», карая его (103) вместо пяти лет — тремя годами тюремного заключения. А по поводу одинаковой кары за оскорбление «королевы» и за оскорбление других членов королевского дома мотивировка проекта 1847 г. заявляет, что уже рейнские, силезские, саксонские и померанские сословные собрания хотели провести различие между этими персонами, но для правительства не была приемлема такая печальная «казуистика».
Но сильное министерство Мантёйфеля не сочло «казуистику» старых рейнских, силезских, саксонских сословных собраний ниже своего достоинства. Разве елейный фон дер Хейдт не принадлежал к патентованным казуистам того времени? Законопроект о
О том, что понятие о монаршем достоинстве способно развиваться подобным образом, свидетельствует и добавление к тому же параграфу, согласно которому оскорбление любого «немецкого главы государства» карается, наравне с оскорблением «наследника престола», тремя годами тюремного заключения.
Согласно рейнскому законодательству, оскорбление третьестепенных «глав государства» приравнивается к оскорблению частных лиц (денежный штраф в 5 франков) и наказуется только по заявлению оскорбленного, а не ввиду публично-правового характера этого преступления. По проекту уголовного законодательства, отвергнутому, к «высочайшему неудовольствию», сословным собранием Рейнской провинции уже в 1843 г., и по вновь предложенному в 1847 г. законопроекту оскорбление иностранных государей и «их супруг» каралось от двух месяцев тюремного заключения до двух лет принудительных работ, причем прусское сословное собрание предложило совершенно устранить эту статью, а оппозиция вестфальских захолустных юнкеров признала первоначальную меру взыскания слишком высокой. Министерство Мантёйфеля — фон дер Хейдта заполняет, наконец, эти серьезные по-слемартовские пробелы рейнского законодательства, повысив оспаривавшуюся рейнско-вестфальским цензовым представительством меру наказания с двух до трех лет и встав горой на защиту померанского Дон-Кихота Соединенного ландтага:
«Свободу печати, действительно гласный суд — и рядом виселицу!»
Параграф 19 высочайше инспирированного проекта реформы печати является поразительно курьезным:
«Тот, кто виновен в оскорблении словесно, письменно, печатно, в форме обозначений, рисунков или каких-либо иных изображений… 1) одной из обеих палат («как таковой»), 2) члена одной из палат во время их сессий, 3) какой-либо другой политической корпорации, общественного учреждения или должностного лица, карается тюремным заключением до 9 месяцев».
В то время как Мантёйфель — фон дер Хейдт штыками разгоняют «политические корпорации», согласительные собрания и палаты, жителям Рейнской провинции в целях «охраны этих собраний» подсовывают в их «имеющий пробелы» Code penal новые виды преступлений. Министерство Мантёйфеля — фон дер Хейдта октроирует стране, из божественно-королевского источника милости, отечественную конституцию, дабы октроировать рейнскому законодательству новый, до сих пор неизвестный вид преступления — «оскорбление палат».
«Свободу печати, гласный суд — и рядом виселицу!»
Пусть жители Рейнской провинции будут настороже! История прежних попыток внедрения прусского права в рейнское законодательство, как и гогенцоллернское дальнейшее развитие мартовских обещаний, покажут им, чего следует ожидать от завоеваний, сделанных по ту сторону Рейна.
До сих пор посягательства на Code со
Как ни жалка теперешняя палата, мы все же не думаем, чтобы она приняла эти законопроекты. Но мы полагаем, что в таком случае нам октроируют и гогенцоллернскую виселицу для печати, а именно этого мы и хотим.
Написано К. Марксом 21–22 марта 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» №№ 252 и 253; 22 и 23 марта 1849 г.
Перевод с немецкого
ДЕБАТЫ В БЕРЛИНЕ ПО ВОПРОСУ ОБ АДРЕСЕ
Кёльн, 25 марта. Признаемся нашим читателям, что без особой охоты приступаем к более подробному анализу дебатов берлинской так называемой второй палаты. Дебаты распущенного согласительного собрания, при всей своей незначительности и вялости, все же представляли актуальный интерес; хотя они касались вопросов, не имевших никакого влияния на судьбы Европы, хотя они касались законов, которые уже заранее можно было считать недолговечными, все же они затрагивали наши ближайшие интересы, в них, как в верном зеркале, отражался рост реакции в Пруссии. Дебаты же, которые ведутся в теперешней палате, не преследуют никакой иной цели, кроме легализации уже завершенной контрреволюции. Речь идет не о настоящем времени — обсуждение такого рода вопросов исключено запрещением интерпелляций, — речь идет о прошлом, о периоде временного междуцарствия с 5 декабря по 26 февраля[284], и если палата безоговорочно не признает этого междуцарствия, то она будет разогнана, и ее работа снова окажется бесполезной.
И вот изволь интересоваться подобными заседаниями в такое время, когда в Венгрии и Италии революция и контрреволюция вступают в единоборство с оружием в руках, когда русские стоят на восточной границе, а Франция готовится к новой революции, которая должна потрясти весь мир!
Дебаты об адресе являются самыми нудными из всех, которые мы когда-либо читали. Все дебаты, конечно, вращаются вокруг вопроса о признании или непризнании октроированной так называемой конституции. И какое может иметь значение, признает ли эта палата, избранная в условиях осадного положения под гнетущим впечатлением успешно осуществленной контрреволюции, заседающая где-то на задворках Берлина в условиях осадного положения, палата, которая боится пикнуть, чтобы не быть разогнанной, — какое может иметь значение, признает ли подобное собрание этот документ или нет? Как будто это признание или непризнание может хоть сколько-нибудь изменить ход европейской революции, которая сотрет в порошок все ныне действующие октроированные и не октроированные конституции!
Единственное, что представляется интересным во всей дискуссии, — это мальчишеская заносчивость правых и трусливая слабость левых.
Господа роялисты неисправимы. Едва только в их делах снова наступает кратковременное улучшение благодаря помощи послушной военщины, они уже воображают, что снова находятся в старой земле обетованной, и начинают говорить таким тоном, который по своей наглости превосходит все, что когда-либо позволяло себе полицейское государство.
Господа левые, наоборот, снижают свои требования в той же мере, в какой правые их повышают. Во всех выступлениях левых чувствуется надлом, являющийся следствием жестокого разочарования, чувствуется подавленность бывших депутатов того самого собрания, которое сначала завело революцию в болото, а затем, утопая в этом же болоте, пошло ко дну с горестным воплем: народ еще не созрел!