Сочинения в 2 т. Том 1
Шрифт:
Журнал умел пробуждать в среде своих читателей интерес к литературе, подмечать проявления молодых талантов и предоставлять им трибуну, и если в те годы молодежь Донбасса переживала массовое и пылкое увлечение поэзией, — определенную степень доброй «вины» за это нес и журнал «Забой».
Новым стихам в «Забое» обычно отводились две-три страницы, обязательно с фотографиями авторов и биографическими справками. В этой «подаче материала», принятой редакцией, не было, казалось бы, ничего необычного. Но так могло показаться на первый взгляд и только со стороны. Для читателей журнала,
Но представьте себе типичный шахтерский поселок в бескрайней, всхолмленной донецкой степи и себя — коренным жителем этого поселка. Еще недавно отгремела гражданская война. Еще недавно эти рудники, подъездные пути, дома и землянки принадлежали одиночным денежным тузам или группкам акционеров. Их прислужники — белые, покидая Донбасс, взрывали шахты. Величайшего напряжения всех сил стоило горнякам снова пробиться через обрушения к заброшенным пластам. Но добыча угля измерялась не тоннами пудами. Работали лопатой и обушком, — еще никто здесь не видел отбойного молотка, врубовки, комбайна, конвейера, породопогрузочной машины, подземного электровоза. Еще не рассосалась безработица. Любого второго ожидал «Букварь».
Коренной, «тутешний» человек, вы знаете каждого на поселке, и каждый знает вас, потому что так сложилась жизнь, так она отпластовалась на протяжении многих десятилетий; здесь вместе живут, трудятся, ищут, печалятся и торжествуют, делятся горем и радостью, краюхой хлеба и щепоткой табака люди одной профессии и одной судьбы. Даже не имея склонности к изучению характеров, вы непременно заметите и запомните привычки, манеры, увлечения, словом, отличительные черты многих своих соседей и знакомых, мысленно, как обычно, прикинув, кто и на что горазд.
Иногда, если ваша «прикидка» оправдается, вы скажете: «Такое должно было случиться, я знал». Да и не трудно предугадать простейшее: ну, к примеру, что любитель спиртного, ваш соседушка, непременно познакомится с милицией.
А если «прикидка» не сбудется? Если человек, с которым вы встречаетесь ежедневно, неприметный и однотонный или крикливый и пустой, вдруг озарится перед всеми вспышкой затаенного огня?
Тогда вы удивитесь — открытию всегда удивляются, человек этот покажется вам особенным и одновременно представится странным, что раньше, в сутолоке насущных забот, вы в нем особенного-то и не примечали.
Я вспоминаю одну из старейших шахт Донбасса — «Дагмару», от которой сейчас остались только отвалы породы, перетлевшие и поросшие ржавым пыреем. Эта шахта была пройдена еще в прошлом столетии, неподалеку от того памятного оврага, где в петровские времена подьячий из Костромы, крестьянский сын Григорий Капустин открыл и добыл первые пуды донецкого угля.
На подземных коммуникациях «Дагмары» трудились лошади — славные, безропотные работяги, у которых шахта отняла все: солнце, и дождь, и ветер, шелест и запахи трав. Были среди них и пугливые новички, и спокойные ветераны, — памятливые, чуткие, осторожные, помнившие каждый поворот ночной подземной дороги, каждую
Славились на весь городок лихие коногоны «Дагмары», люди поминутного смертельного риска и невозмутимого бесстрашия. А среди этих признанных смельчаков нагловато, насмешливо выделялся Васенька Рубашкии: рыжий чуб до скулы, кепчонка на затылке, в зубах — окурок, в руках — гармонь. Он и в наряд являлся с гармонью и лишь перед спуском в шахту отсылал ее доверенным мальчишкой на квартиру.
У Васеньки была кличка — Отпетый, за которую не сердился, только, бывало, усмехнется да небрежно поведет плечом. С грузом ли, порожняком ли мчался он под низкими сводами штрека, пронося свою голову в каких-то сантиметрах от беды, от выступов камня и поперечин крепления, мчался со скоростью поистине отчаянной, и, случалось, с ходу «бурились» вагонетки, срывались с рельсов, выламывая боковую крепь, но в какое-то неуловимое мгновение Васенька, свесившись к барку, успевал отхлестнуть коня и спрыгнуть с вагонетки.
Казалось бы, вопреки всем бедам, притаившимся в подземельях, наперекор всем несчитанным страхам этого угрюмого каменного мира, он оставался живым и невредимым, веселым и нагловатым, не делая секрета, что его увлекала опасность, захватывала будничная, повседневная игра в смерть.
На что же он был горазд, отпетый Васенька, признанный герой поселковых забияк-подростков, постоянно словно бы хмельной от своей гармошки, от ее певучей тоски, — на какие добрые дела был способен, особенно после получки, под выходной?
Обитал он на дальней окраине, за яром, снимал комнатушку у древней старухи и, люди поговаривали, — пил. Тут нечему было удивляться, ведь Отпетый. Правда, во хмелю его не видели, но некоторые странности подмечали, а так как любая странность требует объяснения, стало известно, что мучается Васенька сердечной тайной: где-то, в далеком городе, откуда он прибыл на шахту пять лет назад, осталась его неразделенная любовь. Ей-то ночами напролет он и писал «страдальные» письма, и это подтверждала старушка-хозяйка: писал, перечеркивал, в клочья рвал бумагу, снова садился за столик и снова писал.
Быть может, в несложную легенду, которая постепенно слагалась о лихом коногоне на «Дагмаре», и вы, его знакомый, вставили свое словечко, впрочем, не заметив этого: ведь был он, Васенька, что горошина на ладони, — прост, и у вас уже давно оформилась на него «прикидка».
Поэтому и вы не удивились бы новости, что в наряде предстоит какой-то особый разговор… о Рубашкине.
Тут проявились разные мнения. Одни сочувствовали:
— Жаль парня.
Другие неопределенно возражали:
— Хорош он, сорвиголова!
Третьи рассуждали без предвзятостей:
— Ежели натворил по глупости беды, вот ему на будущее и наука.
Толком, однако, еще никто ничего не знал, а молва — как степной буран, что попадется на пути, то и подхватывает.
В общем, народу собралось в этот наряд неслыханно: явились шахтеры из других смен, даже с других шахт, прибежали шумные ребятишки и встревоженные женщины. Осторожно переползал слушок, будто виновного тут же заберут под стражу.