Сочинения
Шрифт:
И благодарны слезы лить.
– Автор Первое вдохновение, или мысль, к написанию сей оды получил в 1780 году, быв во дворце у всенощной в Светлое вокресенье, и тогда же, приехав домой, первые строки положил на бумагу; но, будучи занят должно-стию и разными светскими суетами, сколько ни принимался, не мог окончить оную, написаз, однако, в разные времена несколько куплетов. Потом, в 1784 году получив отставку от службы, приступал было к окончанию, но также по городской жизни не мог; беспрестанно, однако, был побуждаем внутренним чувством, и для того, чтоб удовлетворить оное, сказав первой своей жене, что он едет в польские свои деревни для ос-мотрения оных, поехал и, прибыв в Нарву, оставил свою повозку и людей на постоялом дворе, нанял маленький покой в городке у одной старушки-немки с тем, чтобы она и кушать ему готовила; где, запершись,
ВЛАСТИТЕЛЯМ И СУДИЯМ
…ода, которой мысль почерпнута из псалма Давидова 81… <…> Когда автор поднес сочинения свои лично императрице, она приняла их благосклонно и занялась, сколько было известно, чтением оных; в наступившее воскресенье по обыкновению приехал он с прочими для свидетельствования ей своего почтения; но показалась она чрезвычайно холодна, и придворные все от него отвращались; не зная тому причины, должен был с неудовольствием возвратиться домой. В другое воскресенье то же с ним случилось. На третье он решился спросить гр. Безбородко <…>; граф, по обыкновению своему, в неприятных случаях старался отделаться от него невразумительным бормотаньем, с чем от него и должен был идти. Случившийся тут граф Мусин-Пушкин, который тогда был обер-прокурором Синода, позвал его к себе обедать; туда же приехал к обеду Булгаков, бывший посланником в Цареграде; он, быв автору довольно знакомым, спросил у него, для чего он нынче пишет якобинские стихи. Он не мог сего понять; Булгаков объяснил ему, что читал их в его сочинениях в парафразисе псалма 81. Автор ответствовал, что он никогда не бывал якобинских мыслей, и почему считают таковым сей псалом, который написал царь Давид?
– “Однако ж, в нынешние времена это очень дурно”, - ответствовал Булгаков, замолчав (ибо приметить должно, что в сие время революция во Франции в жесточайшем была действии и . опосле автор уже узнал, что якобинцы, сей псалом переложа, распространили по Франции, к упрекам правления Людвика XVI). После сего разговора автор остался в крайнем смущении и не знал, от кого спросить подробнейшее объяснение сему вопросу. По возвращении домой, приехал к нему вечером г. Дмитриев, бывший тогда гвардии Семеновского полка офицер, что ныне сенатор. Как он сам был стихотворец и хороший автору приятель, то и спросил его, что с ним делается. Он ответил, что ничего. Как? Вас велено спросить г.- Шешковскому (тайной канцелярии секретарь), почему пишете вы такие дерзкие стихи, которые вы поднесли императрице. Он изумился и сказал: “Когда так, то я сам спрошу, почему их такими разумеют…” <…> Сие было в тот самый год, когда поднесены были сочинения императрице, то есть 1795 года в ноябре месяце, а псалом сей переложен в стихи в 1787 году, о чем в том анекдоте обстоятельно объяснено. Он при письмах своих послал тот анекдот к графу Беэбородке, к статс-секретарю Тро-щинскому, у которого его сочинения, отданные графом, тогда находились и где читал их Булгаков, и третье отдал лично княаю Зубову, бывшему тогда любимцем императрицы. По отсылке их в наступившее воскресенье поехал паки во дворец, дабы узнать, что с ним далее будет, увидел императрицу, весьма к нему милостивую и господ придворных, весьма ласковых.
ФЕЛИЦА
<…> Читаешь, пишешь пред налоем.
– В то время императрица занималась сочинением законов, как то: грамотой дворянства, уставом благочиния и прочими, скоро после того вышедшими законами.
Коня парнасска не седлаешь.
– Императрица, хотя занималась иногда сочинением опер и сказок <…>, но стихов писать не умела и не писала, а когда надобно было, то препоручала статс-секретарям Елагину и Храповицкому, потом и прочим.
К духам в собранье не въезжаешь.
– Императрица не жаловала масонов и в ложу к ним не ездила, так, как делали многие энат-ные.
Скачу к портному по кафтан.
– Относится к прихотливому
Лечу на резвом бегуне.
– Относится тоже к нему, а более - к гр. Ал. Гр. Орлову, который был охотник до скачки лошадиной.
Или кулачными бойцами.
– Тоже к Орлову относится, который охотник был до всякого молодечества русского, как и до песен русских.
И забавляюсь лаем псов.
– Относится к Петру Ивановичу Панину, который любил псовую охоту.
Я тешусь по ночам рогами // И греблей удалых гребцов.
– Относится к Семену Кирилловичу Нарышкину, бывшему тогда егермейстером, который первый завел роговую музыку.
Иль, сидя дома, я прокажу.
– Сей куплет относится вообще до старинных обычаев а забав русских.
За библией, зевая, сплю.
– Относится до кн. Вяземского, любившего читать романы (которые часто автор, служа у него в команде, пред ним читывал, и случалось, что тот и другой
дремали и не понимали ничего) - Полкана и Бову и известные старинные русские повести.
Между лентяем и брюзгой.
– В вышеупомянутой сказке о царевиче Хлоре, сочиненной императрицею, названы лентяем и брюзгой царевной Фелицей вельможи. Сколько известно, разумела она под первым кн. Потемкина, а под другим - кн. Вяземского, потому что первый <…> вел ленивую и роскошную жизнь, а второй часто брюзжал, когда у него, как управляющего казной, денег требовали.
И знать и мыслить позволяешь.
– Императрица, подобно императору Траяну, весьма снисходительна была к злоречивым к ее слабостям людям; многие о сем анекдоты сказать можно бы, которые, может быть, кем-нибудь и написаны будут, но они здесь неуместны.
Там можно пошептать в беседах.
– При императрице Анне столь было строгое правление, что если двое пошепчут между собой, то принималось за подозрение какого-либо умыслу, и нередко таковых по доносам отвозили в тайную канцелярию.
За здравие царей не пить.
– В то же правление те, которые в публичных пиршествах не выпивали большого бокала какого-нибудь крепкого вина, за здравие царицы подносимого, принимались за недоброжелателей ее и отсылались в тайную.
Там с именем Фелицы можно // В строке описку поскоблить.
– Тогда же за великое преступление почиталось, когда в императорском титуле было что-нибудь поскоблено или поправлено. Сие продолжалось даже до времен Екатерины II, при которой уже стали переносить императорский титул и в другую строку, когда в первой не помещался. Разумеется, что не разделяли речений, что-либо значащих, а прежде того никак того сделать не смели, и таковых писцов, кто в сем ошибался, часто наказывали плетьми.
Или портрет неосторожно // Ее на землю уронить.
– Равномерно подвергались несчастию кто хотя не нарочно из рук вырани-вал монету с императрицыным портретом: довольно было клеветнику донесть, что бросил кто изображение лица, то отвозим был в тайную, по одному крику, что я знаю за собою слово и дело государево; того, на кого сие сказано, забирали под крепкую стражу, дом весь кругом запечатывали и отвозили в столицу к тайному розыску.
Там свадеб шутовских не парят, // В ледовых банях их не жарят….
Сие относится к славной шутовской свадьбе некоторого князя Голицына, бывшего при императрице Анне, которого женили На подобной ему шутихе; был нарочно состроен ледяной дом со всеми принадлежностями и даже пушки ледяные, из коих стреляли, также баня ледяная, в которой молодых парили; при сем случае был чрезвычайно славный маскарад: собраны были из всех подвластных российскому скипетру народов по мужчине и женщине наилучших, в богатейшем их уборе, с их музыкальными инструментами, которые ехали в церемонии на разных скотах и производили в доме молодых их собственные пляски и игры.
Не щелкают в усы вельмож; // Князья наседками не клохчут и проч.
– Императрица Анна любила забавляться подлыми шутами, которых в ее царство премножество было; из числа оных был упомянутый князь Голицын; над ними любимцы государыни и прочие вельможи ей в угождение шучивали разными образами, подобно как иные благородные шалуны шутят над дураками, ими к забаве их содержимыми. Сии шуты, когда императрица слушала в придворной церкви обедню, сажива-лись в лукошки в той комнате, чрез которую ей из церкви в внутренние свои покои проходить должно было, и кудахтали как наседки; прочие же все тому, надрываяся, смеялись.