Социальная утопия и утопическое сознание в США
Шрифт:
ому ощутимых преимуществ, ради которых стоило бы работать «по максимуму». Да и что было делать члену коммуны с этим прибавочным продуктом, если потребности
были не только унифицированы, но, как правило, ограничены, и если у него не было никакого стимула делать что-
то сверх того, что обеспечивало сложившийся прожиточный
минимум? 44.
Это совсем не значит, что в утопическо-коммунистических общинах не существовало тенденций к расширению
коммунитарных границ и распространению господствующих в них отношений на
такого рода тенденции были очень сильны. Но последовательная активная деятельность в этом направлении неизбежно вела в конкретных условиях того времени к подрыву самого института общественной собственности, который
идеологически стимулировал и нравственно узаконивал эту
деятельность. Стремление к гармоничному развитию лич43 «Члены (общины Амана.— Э. Б.) не утруждают себя работой.
Один из десятников говорил мне, что трое наемных работников
выполняют работу пятерых или шестерых членов (общины.—Э. Б.). Отчасти это, несомненно, связано с перерывами в труде, вызываемыми частыми религиозными собраниями, но общей истиной является то, что члены коммунистических обществ относятся к жизни легко» (Nordhoff Ch. The Communistic societies of the United States. N. Y., 1965, p. 40).
44 К. Маркс неоднократно подчеркивал, что до определенного исторического предела капитализм необходим, поскольку он не
только подготавливает производительные силы нового общества, но и выполняет определенные «цивилизаторские» функции, принуждая работника к прибавочному труду, что в итоге способствует развитию производительных сил и общественных отношений. См.: Маркс /{., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. 2, с. 386.
195 7*
ности членов общины неизбежно стимулировало расширение круга и повышение уровня их потребностей, росту их
ожиданий, которые, однако, не могли быть реализованы
на базе общинной экономики и уравнительного распределения. А это в конечном итоге подрывало принцип общественной собственности. С другой стороны, попытки повысить производительность труда, развить производительные
силы общины, умножить ее доходы оканчивались нередко
тем, что община превращалась в коллективного работодателя, присваивающего прибавочную стоимость, создававшуюся трудом наемных работников, или что отдельные ее
члены отступали от принципов коммунистического ведения хозяйства и превращались в мелких предпринимателей.
Именно противоречие между общественной собственностью на средства производства и социальным равенством, с одной стороны, и отсутствием объективных условий для
реализации их экономических и социальных преимуществ —с другой, и явилось тем основным, глубинным противоречием, которое в конечном счете вело к распаду или пере-
рождению утопическо-коммунистических общин.
Иными словами, опыт американских коммунитарных
экспериментов показал, что хотя отдельные утопические
принципы и могут быть реализованы в ограниченных пространственно-временных маштабах, они не ведут к созданию стабильного параллельного утопического мира, о чем
мечтали утописты-практики, и потому не могут рассматриваться как эффективная социальная альтернатива. И хотя коммунитарные эксперименты не прекращались на протяжении чуть ли не всех двухсот с лишним лет существования США, это был «пульсирующий», «мерцающий»
мир — мир-феникс, ибо век большинства утопических коммун оказывался недолгим. Одни в итоге распадались, как
Новая Гармония; другие перерождались в капиталистические предприятия, как Онейда или Амана; третьи приходили в упадок и в таком состоянии существовали порою на
протяжении десятилетий, пока их не постигала участь Новой Гармонии или Онейды.
Легко заметить, что хотя все общины рано или поздно
погибали, периоды их существования были далеко не одинаковыми. Ефрата просуществовала 172 года (1733—1905), общины гармонийцев —102 года (1803—1905), Амана —89 лет (1843—1932), Зоар —81 год, икарийские общины —48 лет (1847—1895), Аврора и Бетель —37 лет (1844—1881), 196
Крук Фарм — 5 лет (1841—1846) 45, Новая Гармония — 2 года (1825-1827) 46.
Религиозно-сектантские утопические общины обнаружили значительно большую жизнестойкость, чем общины
светские, прежде всего те, которые строились на принципах оуэнизма и фурьеризма. Значит ли это, что именно
религия должна рассматриваться, как утверждает ряд
исследователей, в качестве определяющего фактора интеграции и стабилизации и если да, то какой именно «элемент»
религии — доктрина, культ, организация — обеспечивал
устойчивость утопических общин? Или же религиозным
общинам был просто присущ ряд черт, не имевших собст-
ненно религиозного характера, которые способствовали их
длительному существованию?
Нет необходимости еще раз доказывать, что религия
обладает значительной интегрирующей способностью, которая обеспечивается как ее организационно-культовыми, так и доктринальными элементами, особенно в рамках секты, которая испытывает настороженное или даже откровенно враждебное отношение со стороны окружающего мира
и вынуждена вести постоянную борьбу за существование, всемерно блокируя пути отступления своих членов от
провозглашенного кредо. Религия дает членам общины
единую цель, наполняет их жизнь единым смыслом, вселяет в них непоколебимую веру в исповедуемые принципы. При этом религиозная психология играет по-видимому
даже более важную роль, чем религиозная идеология. Как
замечает в этой связи К. Гуго, «религия не как учение с
тщательно разработанной догматикой, но как afflatus47, действующий непосредственно на чувство, и сохранение