Социологический ежегодник 2013-2014
Шрифт:
Во-первых, военные расходы растут практически во всех странах мира. А это означает секвестирование бюджета на науку, увеличение частоты испытаний новых видов аэрокосмического и другого оружия (подводных лодок, военных кораблей, ракет, спутников слежения и наблюдения и т.д.). Все это потом превращается в атмосферный или земной мусор, причем весьма небезопасный, как, например, утилизация подводных лодок, работавших на ядерном топливе.
Во-вторых, забота о снижении выбросов в атмосферу и вообще связь производственной деятельности человека и его растущего потребления оценивались как политическая спекуляция, как стремление западных держав отвлечь Россию от насущных проблем современности, навязав ей к тому же дополнительные расходы. Отсутствие или формальное присутствие высших должностных чинов на конференции в Рио-де-Жанейро (1992) и на всех последующих саммитах по климату служит тому подтверждением. Это, прежде всего, относилось к Китаю, быстрая экономика которого не могла бы развиваться такими темпами, если бы климатические изменения учитывались. Если Россия преодолеет экономический кризис и станет развиваться
В-третьих, социальных стимулов к появлению интереса к изменению климата в российском обществе нет. Богатые озабочены только наращиванием своего богатства любыми, в том числе криминальными, способами. Браконьерство приобрело промышленные масштабы, и никакая охрана с ним справиться не может вследствие своей малочисленности и технической отсталости средств борьбы. Полиция уже вся пересела на импортные быстроходные машины, а лесники, дай бог, имеют старенький уазик, да еще с лимитом на бензин. А бедные вынуждены заботиться только о выживании, в частности за счет ресурсов природы.
В-четвертых, для СМИ любая авария, экологическая или техногенная катастрофа – лишь желанный «информационный повод», который только в очередной раз напугает людей, но не даст пищи для размышления. Чтобы заниматься климатическими изменениями всерьез, надо очень много знать, систематически обсуждать эту тему в prime-time с ведущими учеными мирового уровня, а их на ТВ никто не зовет. Да к тому же еще надо уметь объяснить, заинтересовать климатической проблематикой трудящихся или «тугие кошельки». Но в отличие от iPad’ов и других современных IT-гаджетов, которыми легко оперирует 5-летний ребенок, в осознании угрозы всеобщего изменения климата и его последствий мы находимся на уровне традиционного общества («Что Всевышний ниспошлет нам за грехи наши, то и будет»). К тому же растущее количество экологических и техногенных катастроф во всем мире приучает массы людей к отношению к ним как к неизбежным потерям, которые должно компенсировать государство.
Наконец, в-пятых, наука о климатических изменениях стоит очень дорого и требует соответствующего технического оснащения. Средств на такие долгосрочные проекты у общества нет, тем более у социологов. Так что приходится пользоваться тем, что могут нам дать зарубежные ученые. И тут снова возникает вопрос: что представляют собой эти данные – итог научного исследования или же результат политического заказа?
Если США, Китай и Россия отказались от продления действия Киотского протокола и продолжают развивать, прежде всего (если не исключительно), добычу и переработку нефтегазовых и других дефицитных ресурсов, то вряд ли они будут сильно заинтересованы проблемой потепления климата. Что они и продемонстрировали своим формальным участием во всех трех международных конференциях по климату, послав туда второстепенные фигуры, не уполномоченные принимать решения. В 2002–2012 гг. в России был принят ряд документов, касающихся охраны окружающей среды, в том числе и «Экологическая доктрина». Но эти документы не имели характера закона или плана конкретных действий и сроков их исполнения [Распоряжение Правительства РФ № 1225-р… 2002; Распоряжение Правительства РФ № 730-р… 2011; Основы государственной политики… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2552-р… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2593-р… 2012]. Из приведенного перечня документов видны две вещи. Во-первых, власть не торопится с принятием проэкологических решений. Во-вторых, главные решения (если они получат статус закона) отнесены далеко на будущее. Если учесть уже наступивший очередной экономический кризис, период, необходимый для его купирования и восстановления экономического роста, а также сопротивление бизнеса и бюрократической машины, то реальные действия в данной сфере начнутся не ранее, чем через полвека. Если, конечно, не произойдет резкий климатический слом по причинам, которые наука сегодня предсказать не может 26 .
26
И это притом что критическое состояние окружающей среды, особенно в промышленных центрах СССР, было одной из главных причин его распада.
Бизнес занял еще более определенную позицию. Он не только вложил основной капитал в добычу, переработку и транспортировку нефтепродуктов, но в отличие от бизнес-структур стран Европейского союза относится весьма индифферентно к развитию альтернативных источников энергии. Государство сегодня фактически является монополистом в данной отрасли.
Глобальные климатические изменения и вообще проблемы ухудшения состояния окружающей среды не являются приоритетными ни для российских политиков, ни для представителей основной массы представителей науки. Ресурсная ориентация правящей партии «Единая Россия» и ее промышленной политики создает угрозу постепенного превращения России в «общество всеобщего риска». В международных альянсах, в которых участвует страна, например в Шанхайской организации сотрудничества, экологические приоритеты также отсутствуют.
Реальную борьбу с грозящей глобальной опасностью ведут только российские и международные гражданские организации и движения, но их усилий для решения проблемы такого масштаба явно недостаточно.
Недоверчивые специалисты в области естественных и технических наук говорят, что нет. Тем более, «нет» говорят представители точных наук. Можно, конечно, опросить все население планеты по этому поводу, но что такой опрос общественного мнения даст социологии? Поскольку природные, социальные и политические характеристики стран различны, то в лучшем случае это будет «средняя температура по больнице». Причем, по разным подсчетам, 15–20% респондентов скажут, что они «затрудняются ответить», потому что сама проблема им не понятна. И будут совершенно правы.
Между тем уже сегодня совершенно очевидно, что даже локальные погодные аномалии (не климат в целом!), такие как наводнения, ураганы, лесные пожары, техногенные катастрофы (особенно такие, как Чернобыль или Фукусима-1), не только сотрясают все общество, но и изменяют его социально-функциональную структуру и сложившийся ранее социальный порядок. Локальные катастрофы Чернобыль и Фукусима дали глобальный социальный эффект. За последние 20 лет локальные войны и этнические конфликты уничтожили примерно одинаковое количество людей и создали столь же сопоставимые по численности потоки вынужденных мигрантов и переселенцев. Если экстраполировать число беженцев, возникшее вследствие войн и этнических конфликтов в Северной Африке в 2010–2014 гг., на весь мир, то мы получим цифру, сопоставимую с беженцами и вынужденными переселенцами после окончания Второй мировой войны. Процесс был болезненный, но постепенный, однако в конечном счете все как-то утряслось, устоялось. Более того, и после Второй мировой войны произошло множество локальных, в том числе ресурсных, войн, революций и военных переворотов, которые перемежались экологическими и техногенными катастрофами.
Значит ли это, что социология в случае глобального изменения климата окажется ненужной? Нет, ни в коем случае! Вернемся к характеристике основных параметров самого процесса. Во-первых, что значит глобальный? Это означает, что изменения температурно-влажностного режима будут происходить на всей планете, скорее всего, практически одновременно. Однако, во-вторых, вследствие суточного и годового циклов вращения Земли эти изменения будут происходить в ее разных частях с разной скоростью, например на полюсах и в экваториальном поясе. В-третьих, вследствие различия сред (океан, суша, вечная мерзлота, зона пустынь и т.д.) эффект изменения температурно-влажностного режима также будет неодинаковым. В-четвертых, поскольку вода и суша на планете распределены неодинаково и использование углеводородного топлива также в разных частях планеты различно, то повышение температуры в разных частях света и даже отдельных средах и регионах также может происходить с разной скоростью. Наконец, в-пятых, можно предположить, что повышение температуры будет происходить довольно медленно, и человек и все живое вещество планеты «успеют» к нему адаптироваться. В этом случае социология сможет «сопровождать» этот процесс, т.е. отслеживать изменения в разных частях и средах социума под воздействием медленно изменяющегося температурного режима. А возможно, и давать некоторые прогнозы и рекомендации. Так или иначе, без прогностики, без построения и обсуждения различных сценариев развития событий здесь не обойтись. Вообще, «адаптация» – любимый термин социологов, потому что он соответствует эволюционной парадигме, имплицитно присущей этой науке. Социология не любит изучать войны, революции, акты насилия и иные резкие социальные изменения, потому что она как наука исторически сформировалась как теория постепенных социальных изменений. Хотя существует литература, доказывающая, что некоторые общества не эволюционируют, а деградируют и разваливаются, социологи не любят их изучать эмпирически, называя этот процесс девиантным поведением или оставляя это дело историкам и археологам, особенно когда с момента краха общества прошло уже несколько столетий. Очень мало найдется социологов, которые подобно военным журналистам ведут себя как инсайдеры событий. Опасная профессия!
Но есть огромное поле действий для социологов, где они подобно врачам должны действовать по принципу «Не навреди!». Это поле тоже достаточно опасно, поскольку, поступая в соответствии с данным принципом, социологи превращаются или в политиков, участников протестных движений, или же в оппонентов власти. Власть (властвующая элита, группы интереса, финансовые структуры, безразлично) не любит, когда ей указывают, чего не следует делать, особенно когда это касается ее главного принципа: обогащения за счет других. Так что мы приходим к интересному выводу: чтобы защитить природу Земли и людей, на ней живущих, социолог должен стать политиком, политическим активистом. Более того, такой политический активист должен стать «гражданином мира», поскольку биосфера едина и неделима. Как эту его роль соотнести с его ролью патриота своей страны – вот ключевой вопрос!
Вообще говоря, человечество уже давно нашло ответ: человек должен следовать принципу творения общего блага. И конкретно этот принцип уже давно воплощается в жизнь. Когда человек в беде, ранен, раздавлен горем, к нему надо относиться именно как к человеку без роду и племени, к существу, которому нужна срочная помощь. Так действуют наша «скорая помощь», бригады МЧС, «Врачи без границ», «Босоногие врачи» (в Латинской Америке») и множество благотворительных фондов и организаций. Этому же принципу следуют движение альтерглобализма, экологическое и женское движения, тысячи групп волонтеров и добровольцев-спасателей по всему миру.