Сокровище тамплиеров
Шрифт:
— Аллах акбар. Слушаю и повинуюсь, амир.
Когда Сабит поднялся на ноги, аль-Фарух перешёл с арабского на раскатистый, с сильным акцентом французский язык:
— Зря ты не уехал прошлой ночью, Лак-Ланн, ибо теперь ты пленник. Мой помощник Сабит — хороший человек, но он начисто лишён гибкости и широты взглядов. Он готов был перерезать тебе горло.
— Догадываюсь, — пробормотал Синклер, стараясь говорить невозмутимо. — Благодарю, что спас мне жизнь.
Он поколебался.
— Я слышал, как он называл тебя «Амир». Это что, твоё имя?
— Амир — не имя. Так звучит в их устах мой титул. Я их эмир, понимаешь? Мы живём далеко от других людей, изъясняющихся на нашем языке. Бедуины, владеющие чистым арабским языком, говорят «эмир», но в наших краях принято произносить «амир». А сейчас ступай с Сабитом. Он побудет с тобой, пока я посовещаюсь с командирами, ибо мой отряд прибыл сюда в полном составе. Они доложат мне обо всём, что произошло за последнюю неделю. А тем временем Сабит отведёт тебя в сторонку и приглядит за тобой, пока я не решу, как с тобой поступить. Иди с ним и благодари Аллаха за то, что мне удалось остановить руку Сабита, прежде чем он успел тебя убить. Теперь он больше для тебя не опасен.
— Благодарю ещё раз. Похоже, ты куда более влиятельный человек, чем мне показалось сначала. Что ж, пойду с твоим помощником.
— Ступай. Сабит тебе поможет. Помоги ему подняться, Сабит.
Последняя фраза была произнесена по-арабски. Сабит повиновался, и в разгорающемся утреннем свете Синклер наконец-то сумел его рассмотреть. Этот здоровенный детина с двумя глубокими желобками между кустистыми бровями, с крючковатым, как клюв, костистым носом носил островерхий шлем со свободно намотанной поверх складчатой белой куфией; концы куфии ниспадали так, что складки скрывали нижнюю часть лица. Правый глаз Сабита был закрыт чёрной нашлёпкой, от неё тянулся вниз ясно видный даже в тусклом свете багровый шрам, который терялся под слоями ткани, закрывавшей рот и подбородок.
Левой рукой поглаживая рукоять висящего на боку длинного, изогнутого меча, сарацин протянул другую руку и рывком поднял Синклера на ноги. Тому потребовалось несколько мгновений, чтобы восстановить равновесие, после чего тамплиер сделал первый шаг к выходу из убежища. Сабит шёл позади него, на всякий случай положив руку на плечо христианина.
Когда Синклер выбрался из тени на открытое место, вокруг воцарилась тишина. Он с любопытством огляделся по сторонам: на него при свете зари с не меньшим любопытством взирали более сотни людей, многие из них ещё даже не успели спешиться. Никто не промолвил ни слова, никто не шевельнулся, когда Сабит осторожно, пальцем, подтолкнул Синклера вперёд, но все взгляды следовали за франком. Тамплиер прошёл шагов тридцать вдоль основания утёса, и тут рука сопровождающего сжала его плечо.
Здоровяк указал на землю, недвусмысленно повернув руку ладонью вниз. Не дожидаясь дальнейших приглашений, Синклер уселся и прислонился к скале.
Он наблюдал, как двое людей аль-Фаруха, сплетя руки в подобии сиденья, вынесли своего эмира из ниши и остановились напротив воинов. Воины приветствовали командира громовым рёвом: не оставалось ни малейших сомнений, как его любят и почитают. Такой приём произвёл на Синклера должное впечатление, хотя недолгого знакомства с аль-Фарухом было достаточно, чтобы ничуть не удивиться такой встрече.
Зато храмовник удивился, когда всадники неожиданно расступились, пропуская пару великолепно подобранных белых коней, запряжённых в двуколку, каких Синклер никогда раньше не видел. То была лёгкая боевая колесница — нечто вроде помоста на колёсах с плетёными, как корзина, бортами. Колесница подъехала, и стало видно, что в ней имеется сиденье, позволяющее вознице удобно расположиться и править даже со сломанной ногой. Воин в пышном облачении подвёл коней поближе, а помощники аль-Фаруха подняли раненого и усадили на сиденье. Эмир помахал своим людям, что вызвало новый ликующий рёв.
Спустя мгновение аль-Фарух отдал тихий приказ, и отряд рассыпался. Большинство воинов, спешившись, собрались группами, а несколько — очевидно, командиры всех рангов — последовали за колесницей аль-Фаруха туда, где они могли посовещаться, не опасаясь быть подслушанными.
Синклер и не пытался прислушиваться: с его места всё равно ничего было бы не разобрать, даже если бы командиры орали во всю глотку. Он устроился поудобнее и приготовился ждать, чувствуя, как над ним возвышается грозный и бдительный Сабит, а набирающее силу солнце бьёт в лицо. Стараясь вести себя бесстрастно, Синклер прикрыл лицо складками куфии, которую предусмотрительно бросил ему детина, скрестил руки на груди и уронил голову, будто задремал.
Рыцарь встрепенулся, когда Сабит толкнул его ногой. Странно, он не собирался и в самом деле засыпать! Сабит снова протягивал ему руку; тамплиер ухватился за неё, рывком встал, поправил лубок на раненой руке и последовал за своим могучим стражем. Аль-Фарух дожидался франка, сидя в колеснице. Шагая к сарацину, Синклер чувствовал на себе внимательные, настороженные взгляды.
Аль-Фарух торжественно кивнул рыцарю, пригладил бороду, пропустив её между большим и указательным пальцем, и заговорил по-французски:
— Итак, Лак-Ланн, похоже, ты справедливо беспокоился, есть ли место, куда ты можешь отправиться. Я поражён точностью твоего предвидения. Тивериада сдалась султану, как только там прослышали о его победе при Хаттине. Саладин со свойственным ему милосердием разрешил защитникам Тивериады уйти, не причинив им никакого вреда. Сафурия и Назарет, как ты и предсказывал, также сдались, и султан, да проливает и дальше Аллах на него свой свет, осадил Иерусалим. Он надеется вернуть себе этот город и загнать его защитников в море ещё до того, как мы туда доберёмся. Палестина, ваше Латинское королевство, снова принадлежит нам, освобождённая от ига франков. С благословения Аллаха мы очень скоро очистим от неверных и те земли, которые вы назвали Антиохией, Эдессой и Триполи. Наши земли объединятся под знаменем Аллаха от Северной Сирии до Египта.
Синклер выслушал всё это с непроницаемым лицом и кивнул.
— А как насчёт сражения, почтенный эмир? Ты знаешь размеры наших потерь?
— Знаю.
В голосе аль-Фаруха не было ни намёка на насмешку или злорадство.
— Пехота, поддерживавшая ваших рыцарей, полегла полностью, не спасся ни один человек. Что касается самих рыцарей, то из двенадцати сотен погибло больше тысячи. Ворон Керака, зверь, именуемый де Шатийоном, мёртв, Саладин лично убил его во исполнение своей клятвы.