Соль этого лета
Шрифт:
Пудра, тушь, блеск для губ… Распускаю волосы.
За ширмой суета: девочки, Люба, тренер.
Вытаскиваю ещё один тест, кладу в карман.
— Лишние — выйдете, — прошу я.
Делаю медленный выдох.
Иду к ней.
Люба с Катиным тренером выходят тоже в коридор.
— Здравствуй, Катя.
— Здравствуйте… — поднимается на кушетке, на локтях.
Морщится от боли.
— От обезболивающих придётся отказаться, — негромко говорю я. — В связи с твоим положением.
— Зачем? Я же буду прерывать.
— Затем, что ты можешь в последний момент передумать, — заглядываю ей в глаза.
— Я не передумаю. Ставьте.
— Не могу, — пожимаю плечами. — Брать за это ответственность я как медик не готова. Ставить ничего не буду. Пальцами пошевели.
Люба возвращается.
Выдавливает ей на щиколотку гель. Водит сенсором.
Мы сосредоточенно смотрим на экран.
УЗИ показывает, что ничего критичного.
— Хм… Трещина и смещение! — уверенно врёт Люба. — Ой-"e-"eй!
— Что?!
— Реабилитация месяца три-четыре, если без антибиотиков, хондропротекторов, имунномодуляторов… — добавляю я давяще. — Надо снимать со сборов.
— В смысле — без?!
Развожу руками.
— Риск для плода превышает потенциальную пользу для матери. Сейчас мы тебя снимаем…
— Да сделала я уже аборт! — перебивает психованно. — Вчера!
Достаю тест из кармана.
— Вперёд! — прищуриваюсь гневно.
Люба подаёт ей трость.
Через пять минут у нас на столе тест с одной полоской.
Зараза лживая!!
— Катюш, — улыбаюсь я прохладно, — высокий ХГЧ после аборта и выкидыша ещё пять дней держится на высоком уровне. Тест бы показал две полоски.
Кровь бросается ей в лицо.
— И что? — агрессивно.
— А то… — взрываюсь я тихо. — Что напишу-ка я тебе в анамнез фальсификацию анализов, в связи с этим подозрение на приём допинга и рекомендацию посещать спортивного психолога. А так же рекомендацию — снять тебя временно с дистанции, пока ты не решишь свои психологические проблемы и проблемы со здоровьем.
— Вы не можете! — шокированно.
— Я могу, Катя. Что с этими рекомендациями будут делать твои кураторы и тренер — это уже ваше с ними дело. Но мои рекомендации будут в базе школы. Я как медик не хочу умолчать об этом и потом нести ответственность за то, что ты придумаешь или умолчишь в следующий раз. Любая фальсификация — нарушение контракта. А сейчас — вперёд на рентген. Наш аппарат УЗИ — ненадёжная диагностика.
Открывает возмущённо рот, пытаясь парировать. Но парировать ей нечем. Формально — контракт нарушен.
Отвернувшись, протираю руки антисептиком. Неприятная она…
Люба выводит е"e за дверь к тренеру.
Запираемся. Садимся на окошечко, достаем сигареты.
— Ну вот… Чист твой котёнок, аки ангел. И ни в каких Кать причиндалами не тыкал. Выдыхай. Позвонишь?
— Нет… — опускаю взгляд.
— Почему?
— Защитить его попробую.
— От Рустама?
— Мхм…
Глава 41. Тайна
— «Самбо», — рявкает Рустам. — Через полчаса — на татами. У команды кроссфит, потом спарринги. Тарханов… А у тебя «учебный» спарринг со мной лично. Не забыл?
— Не забыл, — цежу я.
— Эээ… — пихают локтями с боков пацаны. — Ты чего, Мар?
— Болезные — собираем сумки, со сборов сняты, — продолжает Рустам.
«Болезных» у нас парочка. Артём и ещё один балбес башку стряс вчера.
Исподлобья молча сверлим Рустама взглядами.
— А также сняты все, кто не готов встроиться в новый процесс тренировки под моим руководством.
— А у нас никто не готов, — грызет зубочистку Яшин.
— Тогда собирают сумки все, премии от спонсоров возвращаете за свой счёт. Контракты со школой будем расторгать в юридическом порядке, с неустойками. Ясно?! — рявкает Рустам.
Совсем края потерял, переглядываемся мы. Никогда у нас со школой проблем не было. Контракты расторгали легко, если кто-то уходил. Силой не держали.
Многие уже премии потратили по привычке. Возвращать не приходилось… Не все могут вернуть. Допустим, я смогу. Ромке родители денег дадут, если что. У Яшина вс"e на депозитах. И взять не у кого. Эти двое — тоже из интерната…
Ну, приплыли, короче.
— Ты погоди мои контракты расторгать, Рустам.
— Бес!!! — вразнобой выдыхаем мы.
— Ты сначала найди себе пацанов талантливых, мотивируй их, сделай из них бойцов, команду, найди им спонсоров, заключи эти контракты, потом ими распоряжайся, — прихрамывая и держась за бок, не торопясь идёт к нам. — А со своими бесятами я буду сам договариваться, брат.
«Брат» словно выплёвывает.
— Бессо Давидович! Как Вы себя чувствуете? А у нас тут треш какой-то! Как хорошо, что вы вернулись! — окружают его толпой наши.
— Нормально, — через силу улыбается он, жмёт всем протянутые руки.
От облегчения выдыхаю. Реально, как батя приехал! И словно мешок камней с плеч. Бессо разрулит, по-любому!
— На кроссфит — идите. А мы тут поговорим, решим, что к чему.
Перевожу взгляд с одного на другого. Колбасит их друг от друга. А вроде братья… И снова меня глючит, что из-за Аленки у них терки. Но она говорила, что Бес — друг. Он и ведёт всегда себя как друг.
А чего ты загоняешься, Тарханов? Нет у тебя больше Аленки. Не влюбилась она…
И снова хочется выть, бить, курить, орать!