Солёный снег
Шрифт:
Тут же вернулась Маринка. Саша уже стоял в другом конце комнаты. Маринка взяла альбом и сунула обратно в стол. Саша решил ей сказать что-нибудь весёлое и беззаботное, хотелось ему притвориться, но вдруг у него пропал голос. Он постоял немного и прохрипел:
– Я пойду.
– Посиди ещё немного. Давай поиграем в "дочки-матери". Ты будешь мой сын, а я буду готовить тебе обед.
Но Саша не стал играть и ушёл домой.
Дома он вытащил марки из кармана, разгладил их и положил в дневник.
Глава восьмая
Нельзя сказать, что Саша чувствовал себя спокойно. Нет, совсем не так. Во-первых, ему совсем не хотелось есть, во-вторых, когда он делал уроки, то поставил две большие кляксы.
Бабушка уже два раза говорила ему, чтобы он шёл гулять во двор, но он отказывался.
И вдруг, когда Саша так сидел, раздался звонок в дверь. Он по привычке прислушался, кто пришёл. И когда он услышал голос Маринкиного папы, им овладел дикий страх, он судорожно схватил дневник и сунул его под тахту.
– Евдокия Фроловна, - сказал Маринкин папа, - вы меня ради бога извините, но произошла какая-то странная история: пропали мои две самые ценные марки. Вы понимаете, каждой марке по сто двадцать лет. Я за ними гонялся с детства.
– Вы уж простите меня, но я марки не собираю, - сказала бабушка.
– Извините, извините, я волнуюсь и говорю непонятно. Да, в конце концов, дело даже не в марках, а в факте...
– В каком факте?
– спросила бабушка.
– В факте пропажи.
– В факте пропажи?
– Ну да. Возможно, он взял их по глупости. Ну, знаете, как ребята, не отдавая отчёта в своём поступке. Он ведь не понимает, какая это ценность.
– А я тут при чём?
– не поняла бабушка.
– Их мог взять только Саша, - ответил Маринкин папа.
– Он сегодня был у нас, попросил у Маринки посмотреть мой альбом... И вот результат: нет двух самых ценных марок.
В следующую секунду Маринкин папа и бабушка появились перед Сашей. Они стояли рядом, безмолвные, как статуи.
Саша поднял на них глаза и, стараясь говорить как можно громче, сказал:
– Я не брал марок. Честное слово, я не брал никаких марок.
Может быть, сейчас он даже сознался бы, отдал бы эти марки, но он просто боялся сознаться.
– Саша, - сказал Маринкин папа. Он смотрел на Сашу сверху вниз, и Саше казалось, что он сейчас клюнет его носом в самую макушку.
– Я понимаю, ты просто не подумал, тебе ничего не будет, я тебя заранее прощаю, только отдай мне марки.
– Я не брал марок, - снова сказал Саша и даже более уверенно.
Маринкин папа снова клюнул носом. Только теперь Саше показалось, что он просто готов заплакать и совсем не собирается клевать его в макушку.
– Ну, хочешь, я тебе дам за эти две марки пять марок: одну новую, например, марку республики Танганьики, Великобританию, Канаду, Ирак и любую страну по твоему выбору... Ну ладно, я тебе дам десять любых марок.
– Честное слово, я ничего у вас не брал, - сказал Саша. Ему стало как-то полегче, он понял, что никто не докажет, что именно он взял эти марки.
– Саша у нас никогда не врёт, - сказала бабушка.
Маринкин папа снова жалобно клюнул носом и сказал:
– Значит, это всё же сделала она, ну, я ей сейчас покажу!
Он выскочил из комнаты размашистым шагом, и Саша представил себе, как он бежит по лестнице, прыгая сразу через пять, нет, через десять ступенек, как он врывается домой и начинает страшным голосом кричать на Маринку и клевать её своим длинным птичьим носом.
– Саша, - сказала бабушка, - а может, ты всё же взял марки?
– Ничего я не брал, - сказал Саша.
– И чего вы ко мне все пристали? Он немного помолчал.
– Бабушка, а что он сейчас сделает Маринке?
– Не знаю, - ответила бабушка.
– Всякие бывают отцы. Один покричит и успокоится, а другой перестанет разговаривать. Не будет её замечать, точно она для него не существует: в общем, будет прорабатывать её своим молчанием и презрением. А другой, может быть, и накажет ремешком.
Бабушка вышла из комнаты. Саша тяжело вздохнул. Он сидел на тахте, под которой лежал его дневник с двумя марками. Ох эти проклятые две марки!
У Саши сами собой потекли слёзы и закапали на пол. Они падали на чистый, аккуратно натёртый паркетный пол, и на полу появились светленькие точечки от Сашиных слёз. И тут вернулась бабушка. Она посмотрела на Сашу и сразу всё поняла.
Бабушка так сильно побледнела, точно случилось какое-то большое-большое несчастье. Она подбежала к телефону, дрожащими руками набрала номер телефона и закричала в трубку маме: "Немедленно приходи домой!" Мама, видно, что-то спросила бабушку, и та ответила: "Жив, но немедленно приходи домой". Она повесила трубку и заметалась по комнате. Она металась по комнате до тех пор, пока не влетела мама.
– Полюбуйся на своего сынка, - сказала бабушка.
– Вот к чему приводит отсутствие отца. Он, он, он...
– Бабушка заплакала.
– Он украл две марки у Маринкиного отца. Влез в альбом и украл.
– Так, - сказала мама.
– А откуда это стало известно?
– Сначала пришёл Маринкин папа, - ответила бабушка.
– И он отказывался, нахально так отказывался, нагло. Представляешь, говорит: "Честное слово, я не брал". И я, старая дура, говорю: "Наш Саша никогда не врёт". А потом тот убежал, а он разревелся.
– Ты лгун и вор, - сказала мама.
– Сейчас же собирайся, пойдём к Маринке.
Саша сидел, низко опустив голову.
– Посмотри на меня.
– Она взяла Сашу за подбородок и подняла его голову.
И Саша увидел её глаза, и её рот, и веки глаз, которые всё время напряжённо вздрагивали. Всё-всё в этом лице было для него незнакомым и чужим.
– Где эти марки?
– спросила мама.
Саша встал на колени, вытащил из-под тахты дневник и достал марки. Мама взяла марки в руки и долго-долго смотрела на них, стараясь прочитать, что там написано, точно это сейчас было самое главное.