Солнце отца
Шрифт:
— Кто сказал, что мы должны пожениться?
По правде сказать, все так говорили. Да и сама Сольвейг думала об этом. Это не было неприятно, и иногда она долго размышляла, как это будет. Иногда что-то внутри нее сжималось и болело, и тогда все, о чем она могла думать, был Магни
Он повернулся и встретился с ней взглядом. Его глаза были голубого цвета, темнее, чем у нее, больше похожие на море, чем на небо.
— Все. Ты хочешь сказать, что мы не поженимся?
Она пожала плечами и снова повернулась к небу. Орел
— Я хочу сказать, что когда мы поженимся, и где и если поженимся — это только наше дело, ничье больше.
Его рука легла на ее руку, лежащую на траве, и он сжал ее. Сольвейг почувствовала новое кольцо на руке Магни, полученное всего несколько недель назад, когда он дал клятву верности своему ярлу и отцу. Она ненавидела эту извивающуюся золотисто-серебристую ленту, но не за то, что она говорила о нем, а за то, что отсутствие ее говорило о ней.
В Карлсе, как и в Гетланде, женщинам не дарили наручных колец. Они клялись в верности и сражались бок о бок с мужчинами на равных, но им знак их верности был не положен. Сольвейг любила безделушки и украшения, но не из-за их блеска она завидовала кольцу Магни.
Она не хотела быть другой.
Магни носил это кольцо на руке, и теперь все, кого он встречал, знали, что он мужчина и его сочли достойным. Сольвейг придется доказывать свои заслуги каждый день.
Она попыталась вырвать свою руку из его, но он крепко держал ее. Он стал выше ее с тех пор, как они виделись в последний раз, и сильнее.
Магни повернулся на бок, все еще держа ее за руку, и посмотрел на нее сверху вниз. Его длинные волосы спадали с плеч и затеняли лицо. Их концы касались ее шеи.
— Я хочу жениться на тебе, Сольвейг. Не из-за воли наших родителей. А потому что хочу сам.
Волнение, которое Сольвейг иногда чувствовала, вдруг превратилось в спазм, и у нее заболела грудь. Но она хотела большего, чем Магни. Она только начала боевые тренировки, пока еще деревянными мечами. Она хотела обрести свою честь и заставить своих родителей гордиться ею. Если девочки ее возраста выходили замуж, они уже скоро распухали от рождения детей и проводили свою жизнь, гоняясь за ними и за цыплятами.
Ее мать вышла замуж гораздо позже, после того, как создала себе имя. Ее отец был еще старше. Она подождет с любовью. Сначала она должна завоевать себе имя.
— Мои мать и отец — легенды. Я — их дочь. Пока я никто, я не могу быть достойна их. Это все, что имеет значение, — я должна стать достойной своих отца и матери. Я не выйду замуж, пока не напишу свою историю, и она не засияет рядом с историей моих матери и отца.
Ее голос дрожал, и она прочистила горло, чтобы избавиться от слабости. Она чувствовала
Выражение лица Магни изменилось, и Сольвейг увидела в нем жалость — и поняла, что обнажила в себе что-то некрасивое и слабое. Она резко дернулась и высвободила руку, отталкивая его. Потом села и повернулась, увеличивая расстояние между ними и глядя прямо на него.
— Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово об этом, я убью тебя.
Магни поднял руки, словно защищаясь от удара.
— Я храню твои секреты, Сольвейг. Всегда.
Он хранил, но она не успокоилась.
— Поклянись.
— Я клянусь. — Он вытащил свой короткий клинок из-за пояса. — Я поклянусь кровью, если тебе нужно.
Они дали много таких клятв, и у обоих были шрамы от порезов. Большинство из клятв были детскими, требующими только торжественности крови, но сейчас кровь была важна, даже если Сольвейг не была уверена, почему.
— Да. Кровью.
Не моргнув глазом, Магни провел кончиком лезвия по ладони. Она взяла у него лезвие и сделала надрез на собственной ладони. Укус боли был мягким и знакомым. Они сложили ладони вместе.
— Я, Магни Леифссон, — его голос всегда становился глубже, когда он произносил слова, которые считал важными, — Клянусь тебе, Сольвейг Валисдоттир, не передавать слов, которые мы говорили здесь, ни одной живой душе, и не делиться их значением ни с одной живой душой. Клянусь своей кровью и своей честью.
— Поклянись и на своем кольце тоже, — добавила она после паузы, изучая солнечный блеск его новой безделушки.
— Я клянусь своим кольцом.
Удовлетворенная, она попыталась отпустить его руку, но он снова удержал ее.
— Я буду ждать, Сольвейг. Я женюсь на тебе, когда ты захочешь.
Пятнадцать лет
— Подними его.
Мать Сольвейг ухватила свой меч и подняла его перед собой, направив прямо на богов.
На самом деле это был не ее меч. Ее настоящий меч был легендой. Она пользовалась им во время многих великих набегов и убила сотни мужчин и женщин. Она никогда не называла его имени, но все, кого знала Сольвейг, называли его Клинком Ока Бога.
Глаза ее матери не были похожи на глаза других людей. Они были разного цвета. Один был голубым, более светлого оттенка, чем у Сольвейг, у которой были глаза ее отца. Другой, однако, был всех цветов в мире, и через него проходили коричневые линии, будто рисунок дерева с корнями.
Иггдрасиль. Люди говорили, что этот глаз принадлежал самому Одину. Это был тот самый глаз, которым он пожертвовал, чтобы обрести всю мировую мудрость. И Бренна была известна и почитаема во всем их мире как Око Бога.