Солнце отца
Шрифт:
Его родители были мудры. Его отец, ярл Леиф, был известным лидером — как на войне, так и в мирное время. Он был сильным и храбрым в бою, справедливым и вдумчивым ярлом. И искусным стратегом. О нем говорили как о человеке, который вел за собой людей и в битве, и в большом зале, ставя сердце на первое место, а разум — на второе.
Его мать, Ольга, не обладала силой тела, но была наделена сильным сердцем. Всю жизнь Магни жители Карлсы приходили к ней за утешением и пониманием, и она давала им это, черпая слова и мысли из своего внутреннего источника доброты и мудрости.
Магни всегда чувствовал, как бьются
Но сейчас он чувствовал смятение своего друга и знал, что могло бы его облегчить. Пришло его время говорить.
— Никто не сможет усомниться в любви, которую ты питала к своей сестре. Никто не усомнится в этом, что бы ни говорил сейчас твой разум. Горе придет, когда настанет его черед. И, Сольвейг, твоя история только начинается.
— Бренне Оку Бога было пятнадцать лет, когда она спасла детей ярла. Вали Грозовой Волк разрубил человека пополам до того, как у него выросла настоящая борода. Мне почти двадцать лет, Магни. Что можно рассказать обо мне?
Магни хотел бы видеть ее, чтобы она могла увидеть его, но ему не нужен был свет, чтобы узнать лицо перед собой. Сольвейг была красива: светлые волосы матери, ярко-голубые глаза отца. Светловолосые и голубоглазые не были чем-то примечательным среди их народа; брюнеты или рыжие были более необычными, и все же красота Сольвейг была необычной. Она была самой высокой женщиной, которую он знал, выше своей матери и всего на несколько дюймов ниже его — а Магни был ростом с отца. У нее было развитое и сильное тело. Но черты лица были тонкими, почти эльфийскими — острый подбородок, изящный нос и рот с пухлыми и сладкими губами, какими создала их природа.
Его губы прикасались к этим совершенным губам трижды, но этих прикосновений было недостаточно
Их родители хотели бы, чтобы они поженились. Они знали об этом с детства, хотя ни родители Магни, ни родители Сольвейг никогда им об этом не говорили. Детство, проведенное в подглядывании за старшими, раскрыло им много секретов; этот был одним из самых безобидных.
Когда они впервые узнали об этом, они оба приняли это как уже предопределенную судьбу, а затем отбросили как нечто несущественное. Когда они достигли совершеннолетия и начали готовиться к налету, Сольвейг заявила, что не выйдет замуж, пока не напишет свою историю.
Магни любил ее тогда и до сих пор, и он с радостью женился бы на ней, но знал, что не стоит бессмысленно протестовать против ее решения.
— Сколько франков ты убила сегодня? — спросил Магни, пока воспоминания не сделали его молчание слишком долгим.
— Одиннадцать, — был ее ответ. — Двенадцать, если бы ты не забрал моего последнего.
Она всегда соперничала с ним.
— Это убийство было моим седьмым. Тебе не нужно было убить этого двенадцатого, чтобы победить меня. Сольвейг, ты великий воин. Твоя история уже пишется. Легенда Илвы написана. Твоя только начинается. Как и моя. Кто может сказать, какими будут наши легенды?
Она вздохнула.
— Ее жизнь оборвалась в первом же набеге. Я должна была присматривать за ней.
И
— Она была защитницей и была хорошо обучена. Ты ни в чем не виновата. Мы все рискуем жизнями на чужой земле. Ее смерть была хорошей, ее история будет жить.
Еще один вздох, на этот раз глубокий и полный слез, и Магни протянул руку в темноте и привлек Сольвейг к себе. Она положила голову ему на плечо. Она не плакала, но ее рука крепче сжала его, и Магни понял, что она успокоилась.
Он прижался щекой к ее голове. Ее косы были жесткими и пахли кровью и землей — как, он знал, и его собственные.
— Мы должны вернуться, — пробормотал он. — Твоим родителям уже достаточно тревог за этот вечер.
— oOo~
Когда они вернулись, лагерь уже был укреплен, и Магни оставил Сольвейг с ее родителями.
Мужчины и женщины окружили большой костер, набивая животы и отдыхая после тяжелой битвы. Магни подошел, чтобы взять порцию мяса и рог медовухи, а затем отошел, не в настроении для огня и людей. Но увидев Хокона, сидящего в одиночестве в свете костра, подошел к нему.
— Могу я сесть?
Брат Сольвейг кивнул. Его щека была зашита, но не перевязана. Опухшая и темная, со стянутой вокруг каждого шва кожей, она выглядела намного хуже, чем тогда, когда кожа висела лоскутом. У него будет великолепный шрам.
На лице Магни еще не было шрамов; он почувствовал укол зависти.
Сев, он увидел накрытое тело, лежащее на носилках рядом с палаткой ярла Вали. Илва лежала отдельно от других павших налетчиков, которых должны были похоронить на рассвете.
— Они собираются сжечь ее?
— Не сейчас, — ответил Хокон, сделав глоток. — Они хотят, чтобы она сегодня спала рядом с ними. Моя мать… — он вздохнул и позволил себе не закончить фразу. — Она сама не своя.
В тоне Хокона слышалось осуждение и даже что-то похожее на презрение, и Магни не нашелся с ответом. Он уставился на тело, очертания которого вырисовывались в свете, льющемся из палатки ярла. Тени двигались за промежутками в шкурах — Сольвейг и ее родители.
— Потерять ребенка — самое сильное горе, которое можно испытать. — С этими словами отец Магни подошел и присел перед ними на корточки. — Ты еще никого не любил, так что этого ты знать не можешь. Но есть две раны, которые могут убить даже самого могущественного воина: потеря ребенка и потеря любимого. Показывать боль от раны — это не слабость. Не обижайся сейчас на свою мать, Хокон. Она ранена этим мечом точно так же, как если бы он пронзил ее собственное сердце. Возможно, сильнее. Ей нужна твоя любовь и забота, а не твое нетерпение.
Хокон смущенно опустил голову. Не говоря больше ни слова, он допил медовуху из своего рога и встал. Когда он направился к палатке своей семьи, его место занял отец Магни.
Никто не знал боли потери лучше, чем его отец. Магни был его восьмым ребенком и единственным, дожившим до девятнадцати лет. Все семеро его братьев и сестер умерли задолго до его рождения. Его отец терял детей из-за болезней, несчастных случаев и убийств. Так он потерял свою первую жену и еще не родившегося сына и еще одного сына — уже носившего браслет юношу, погибшего во время первого налета. Он терял своих детей по каждой из возможных причин.