Солнце отца
Шрифт:
Солдат повис на мече, задыхающийся и потрясенный собственной смертью, кровь текла у него изо рта и по лезвию меча, и ее было много. Магни сбил с солдата шлем и схватил его за голову, удерживая одной рукой, чтобы высвободить свой меч. Потом разжал руку, и последний франк рухнул мертвым на мокрую землю.
Хокон подбежал к ним, ухмыляющийся и покрытый кровью с головы до ног. Его щека была разрезана — кровь, скорее всего, натекла из нее. Их мать уронила щит и схватила его за шею.
— Дай мне посмотреть.
Брат
— Все не так уж плохо. Мы идем дальше? Там должна быть деревня!
Леиф и их отец подошли к их группе. Их отец схватил Хокона за подбородок мощной рукой и оценивающе осмотрел его щеку.
— Иди к целителю.
— Но, отец, деревня!
— Нет, — ответил Леиф. — Сейчас мы продвинулись далеко вверх по реке, вглубь страны. Недалеко есть город. Христианские города означают богатых людей. Возможно, даже короля. Мы подождем и понаблюдаем за тем, что предпримут франки.
— Где Илва? — спросила мать Сольвейг. — Вали, она была рядом с тобой?
Отец Сольвейг кивнул.
— Она хорошо сражалась. Но ее не было рядом со мной, когда было объявлено отступление.
Илва была их третьим ребенком; ей было шестнадцать лет, и это был ее первый набег. Все в группе повернулись в разные стороны, чтобы осмотреть поле боя.
— ИЛВА! — закричали все разом. Другие налетчики услышали крик и тоже стали звать девушку.
Если бы она была на поле боя, и если бы она была способна откликнуться, она бы откликнулась. Но никто не отвечал.
Поиски становились все более отчаянными. Те, кто был способен двигаться и не помогал другим раненым, стали переворачивать тела в поисках дочери ярла.
И вдруг Сольвейг увидела щит, лежащий на земле у края груды тел.
Все налетчики Карлсы носили щит со знаком Вали Грозового Волка: красный глаз на синем поле. Щит Илвы ничем не отличался от других — за исключением того, что он был совершенно новым, ведь она отправилась в свой первый налет, и она была единственным новичком в отряде. Дерево было гладким, а цвета насыщенными, еще не стертыми ударами клинка, кровью и морской водой
Теперь он был забрызган кровью и усеян вмятинами, оставленными мечами, но его цвета все еще оставались яркими. Сольвейг схватила его и увидела, что его еще держит рука — рука ее сестры, торчащая из кучи мертвых тел.
— СЮДА! — крикнула она и упала на колени. — ОНА ЗДЕСЬ!
Сольвейг попыталась оттолкнуть тела, придавившие ее сестру, но неверно распределила силы, скользя на покрытой кровью и внутренностями земли, и смогла только встряхнуть их.
А потом над ней навис ее отец. Он заревел и разбросал кучу тел так легко, словно это была куча плавника.
Илва лежала в самом низу кучи. Ее нагрудник из кожи, сделанный, как и у Сольвейг, по образцу того,
Она была жива. Но Сольвейг могла сказать по зловонию, исходившему от сестры, невыносимому даже на этом поле смерти и тяжелых ран, что Илва вряд ли сможет прожить долго. Слишком многое в ней было разрезано.
Но она тоже была дочерью легенд. В истории их отца говорилось, что его нельзя убить. Возможно, то же самое относилось и к его детям.
Их отец опустился на колени у головы Илвы. Он осторожно поднял ее и положил себе на бедра, и ее глаза затрепетали и открылись.
— Папа?
Она уже много лет не называла отца этим именем. Это было детское слово, а Илва не хотела быть ребенком с тех пор, как родился Агнар. Она ненавидела быть третьей дочерью: слишком маленькой для старших сестры и брата, дочерью, которой нельзя делать то, что делают другие, дочерью, которую оставляют с малышами Агнаром, Товой и Хеллой.
Но в тонком голосе, произнесшем это детское слово, было не больше силы, чем в голосе умирающего младенца.
— Я здесь, маленький волчонок. Я здесь. Все хорошо.
Их мать опустилась на колени рядом с Сольвейг и, оттолкнув ее плечом, взяла Илву за руку.
— Мы должны отнести ее к целителю!
— Бренна.
Голос их отца охрип от горя, и он кивнул в сторону пропасти, которая открылась в груди их дочери. Пурпурно-розовые легкие виделись внутри грудной клетки, трепеща при каждом вдохе, а влажные кишки вылезли из раны и пролили свое содержимое внутрь и наружу.
— Смотри. Здесь уже ниче…
— Нет! Можно что-то сделать! Она дочь Грозового Волка!
Больше, чем ужас от раны Илвы, именно это: неприкрытый страх и горе их матери, заставили Сольвейг поверить в то, что ее сестра умрет. Бренна Око Бога была ласковой и любящей матерью, но ее любовь была сродни ее ярости. Даже у детей, которых она так нежно любила, она не терпела слабости. Не из-за страха, или неуверенности в себе, или нежелания выглядеть слабой. Сольвейг никогда раньше не видела свою мать испуганной, но сейчас Бренна была в ужасе.
— Я попаду… в Валгаллу? — спросила Илва своим тихим, угасающим голосом.
— Нет! Твое время не пришло! Твоя история еще не написана!
— Бренна! — рявкнул их отец, и мать замолчала.
Вали низко наклонился над дочерью, и его седеющая коса длиной до талии и толщиной с предплечье Сольвейг упала на обнаженное плечо. Он поцеловал Илву в лоб, проводя своей седой бородой взад и вперед по ее лицу, как делал часто, когда они были маленькими, чтобы заставить их хихикать. Бледные губы Илвы изогнулись в призрачной улыбке.