Солнцеворот
Шрифт:
Однако Левмир не сдавался. Скоро он закончит сказку и отдаст её людям, как делал раньше. Пусть они смотрят на будущие свои свершения, пусть понимают, что их ждет… Но Левмир уже сейчас знал, как все будет. Им понравится сказка, они пролистают её с улыбками, они вдохновятся на бой. Но ни в одном глазу не блеснет слеза. Никто не забудет о том, что пора на обед. И не будет той, что, пролистав сказку, сощурит зеленые глаза и скажет: «А давай…». Давай всё переделаем, давай начнем с начала, давай потратим месяц, но сделаем сказку, от которой будут замирать наши сердца. Пусть будет страшно. Пусть армия потерпит поражение. Пусть торжествует Эрлот. А потом — потом
Ради нее Левмир готов был начинать с начала хоть целую вечность. Снова и снова падать, оступаться, вставать, идти, бежать, ползти. Но теперь всего этого было не нужно. Теперь он — один из предводителей величайшей силы, какую когда-либо видел свет, а не жалкий деревенский мальчишка. Река исполнила сокровенное желание. Теперь Левмир был достоин принцессы Ирабиль. Но он сидел на корабле, не мог ничего сделать и рисовал сказку. Самую скучную сказку из всех, что когда-либо у него выходила.
Однако даже эта сказка помогала отвлечься от волнения, терзающего сердце с тех пор, как Ворон рассказал о «Покровительнице». Если это не глупая байка, которую выдумал заведшийся на корабле убийца, то… Левмир представлял, как маленькая серая летучая мышка днями и ночами, сквозь бури и штиль несется с погибающего Запада на Восток, к нему. Как, оказавшись на флоте, вдруг видит отца и, испугавшись, решает спрятаться, разобраться, подумать… Единственное, что не укладывалось в эту фантазию — убийства. Зачем Ирабиль убивать людей, пусть даже те — подонки, хуже которых она не встречала? Убийство в бою — это одно. Хладнокровное убийство под покровом ночи — совсем другое. Для этого нужно позволить себе быть убийцей.
Левмир вспоминал, как убивал вновь и вновь в казематах князя под пристальным взглядом Эмариса, и понимал, что он себе дал такое разрешение. Он изменился тогда, когда позволил себе приносить жертвы во имя цели. В тот день он стал настоящим вампиром. Возможно ли, чтобы так же изменилась И? Девочка-видение, с которой они танцевали на купающейся в лунном свете полянке, смеялись и плакали, шли, поддерживая друг дружку, навстречу гибели. Если и она стала настоящим вампиром, то найдут ли они опять друг в друге то, что раньше связывало их воедино? Вот какие мысли удержали Левмира от того, чтобы в первую же ночь прилететь на корабль смертников и позвать по имени свою судьбу.
Ночью он молил Реку. На рассвете — заклинал Солнце. Просил, чтобы Ирабиль осталась прежней, где бы она ни была. Просил, чтобы Кастилос сохранил её, чего бы ему это ни стоило.
Солнце молчало. И только Река, кажется, негромко смеялась в ответ. Река не слышит мольбы, не выполняет просьбы. Река одаряет достойных.
Чтобы усмирить в душе эту бурю, Левмир рисовал сказку. Вкладывал всего себя в картинки, такие настоящие, что из них рвались вопли погибающих вампиров, заглушаемые звоном стали.
Левмир слышал голоса. Чувствовал волнение и смятение человека, чувствовал его взгляд. Но он не позволил себе отвлечься до тех пор, пока не провел последнюю линию на рисунке. Только тогда, убедившись в совершенстве созданной картины, он поднял взгляд и увидел напротив, на вплотную подобравшемся корабле, приоткрывшего рот парня.
Он был старше Левмира. Ему должно было быть лет двадцать пять, или даже больше. Но он так скукожился, такое детское выражение лица у него было, что Левмир почувствовал себя кем-то вроде старшего брата. Человек смотрел на него с ненавистью, страхом, уважением и нелепым детским вызовом.
— Здравствуй, — сказал Левмир. — Это тебя называют Зябликом?
Корабли продолжали
Зяблик, как только Левмир оказался рядом с ним на палубе, шарахнулся. Черные его глаза дико блестели, неестественно бледная кожа совсем посерела. Показалось даже, что седина тронула черные волосы. Левмир понял, что с ним происходит. Эмарис рассказывал об этом Айри, когда говорил о фаворитах. Люди, которых кусает вампир, привыкают к хозяину, и если тот их оставляет на некоторое время, у них начинается болезнь. У этой болезни много проявлений. Одно из них — постоянный страх, доходящий до паники. Страх, усиливающийся при появлении рядом другого вампира. То яд в крови трепещет, боясь оказаться вытесненным и замещённым. Этого парня кусали, тут не может быть сомнений. Левмир чувствовал в нем отголосок, тень силы Реки.
— Я поздоровался с тобой, отчего ты не отвечаешь? — спросил Левмир.
Он не старался приблизиться, напротив, сложил перед собой руки с альбомом, всем видом показывая добрые намерения. Даже улыбнулся, хотя в голове и в сердце бушевал хаос. К надежде и страху примешалась ревность. Почему она выбрала этого жалкого трясущегося от страха подонка в фавориты?
Когда Зяблик раскрыл рот, заговорил не он, а яд в крови:
— Не хочу говорить с тем, от кого прячется Покровительница.
Лишь отзвучали слова, на лице Зяблика появилось удивление. Но оно тут же сменилось жестокостью, когда он увидел выражение лица Левмира. Левмир чувствовал себя так, будто его с силой ударили по голове кувалдой. Он покачнулся, с губ сорвался негромкий вздох. Сомнения в этот миг рассеялись.
— Почему же она прячется от меня? — пробормотал Левмир, борясь с искушением остановить сердце.
Голос Зяблика окреп, да и сам он распрямился, встал. Кожа обрела нормальный смуглый оттенок. И в этот раз он говорил сам, не слушая свою кровь:
— Она меня выбрала, ясно? Меня! Она защищает меня, и я буду защищать ее, чего бы мне это ни стоило. Ты не сможешь отнять её у меня, ясно тебе, вампир!
Последние слова он выкрикнул. Он, наверное, ждал, что Левмир смешается и поникнет от его натиска, но произошло обратное. Левмир смотрел на Зяблика и ощущал внутри страшную пустоту. Он смотрел на себя, двенадцатилетнего мальчишку, который так гордился тем, что в его серую, обычную жизнь вошла самая настоящая сказка. Была ли хоть крошечная его заслуга в том, что Ирабиль решилась связать с ним свою судьбу? Нет, он был тем, кем родился, кем воспитали его родители.
— Нельзя отнять то, что тебе не принадлежит, — тихо сказал Левмир. — То, что приходит само, однажды само уйдет, и тогда останешься только ты. А вокруг тебя — тот мир, который ты создал. Какой мир создал ты, Зяблик?
«Какой мир создал я?» — спросил себя Левмир.
Несколько минут назад он знал, что он — предводитель величайшей армии, которая одолеет Эрлота. Но сейчас, будто посмотревшись в зеркало, усомнился. Разве он не тот же мальчишка, каким был? Мальчишка, вкусивший крохи от того, чем кормились лучшие и сильнейшие мира сего. Забери у него эти крохи — что останется? Без силы Реки, без любви принцессы?