Сомнительная полночь (сборник)
Шрифт:
Джуно вскочила и бросилась в ванную. Ее рвало.
Напевая, Дайон шагал вдоль Стрэнда по пешеходной дорожке. Его никто не видел. Да и неудивительно, поскольку было всего семь часов: дело происходило прекрасным октябрьским утром, и серая вуаль рассвета только-только начала ступать перед ярким светом дня.
Прошло две недели с того момента, как он и Джуно заключили брачный контракт на неограниченное время, и Дайон начал понемногу приходить в себя после испытанного унижения. Подаренная доминантой кредитная карточка жгла его, как кусок радиоактивного вещества. Но она была крайне ему необходима. Необходима, чтобы заплатить за инъекции жизни.
Дайон
Но что-то удержало его. Верность? Нет. Любовь? Тоже нет. Гордость? Возможно… Гордость, подумал Дайон, — это единственное, чего он не может продать ни за какие деньги.
Кроме того, Джуно доверяла ему, и это возмущало Дайона. Она не имела права так поступать. Доверие выходило за рамки интимной близости, самой по себе простой и понятной.
Но все эти рассуждения оставались весьма отвлеченными, в то время как неотложным и практически важным делом были лишь инъекции жизни.
У Дайона начались приступы дрожи. А это всегда плохой признак. Его все чаще бросало также в холодный пот. Так что откладывать лечение было нельзя.
К процедуре продления жизни привыкаешь, как к наркотику, что бы там ни говорили высокоученые авторитеты. Если ты хоть раз прошел через нее, то уже не можешь без этого — до тех пор, пока твои денежки не иссякнут и тебе не предоставят уютную квартирку длиной два метра.
Вот почему Дайон, напевая, чтобы отогнать дрожь, шел прямиком в клинику на Трафальгарской площади, в то время как его доминанта отсыпалась после трех щедрых, пятизвездочных, высшего разлива актов любви и кьянти, выпитого в таком количестве, что его вполне хватило бы, чтобы свалить с ног все итальянское посольство.
Дайон мог бы, конечно, воспользоваться услугами клиники в Лондоне-Семь, поскольку вы можете получить эту стоупсову штуку в клинике любой лондонской башни. Но он, как и всегда, предпочел пойти по линии наибольшего сопротивления. В данном случае — подняться до рассвета и отправиться в покаянный путь к Трафальгарской площади.
Клиника стояла на том самом месте, где некогда высилась церковь «Святого Мартина-в-полях», взорванная в ходе подавления неудачного и несвоевременного восстания, поднятого партией сексуального равноправия в 47-м году. Три сотни отчаянных мужиков четыре дня удерживали церковь и Национальную галерею, отбиваясь от целой гвардейской бригады. В Национальной галерее хранилось слишком много бесценных творений живописи, чтобы гвардейцы рискнули брать ее штурмом. Поэтому они сосредоточили свои усилия на том, чтобы преподать урок защитникам «Святого Мартина-в-полях», которая была всего лишь церковью. Но ее гарнизон оказался неожиданно стойким и отчаянным. Никто не просил и не давал пощады. Через некоторое время доминанты из гвардейской бригады устали считать своих убитых. Тогда они добились от министра внутренних дел санкции на использование тактического ядерного оружия и решили проблему одним выстрелом двухсотпятидесятимиллиметровой мортиры, установленной в Сент-Джеймском парке. После этого защитники Национальной галереи, увидевшие, что произошло с их товарищами, сдались.
К тому моменту женщины из гвардейской бригады не были склонны придерживаться конвенции о ведении войны. Те из оставшихся в живых, кто пережил последовавшее за этим изнасилование (их оказалось меньше пятидесяти процентов), были подвергнуты анализу первой степени. После этого серьезных восстаний больше
Дайон взглянул на клинику и подумал о мужчинах, которые здесь погибли. Когда вспыхнуло восстание, ему едва исполнилось двадцать два, и он, на волне возвышенных чувств, примкнул к партии сексуального равенства. Поскольку Дайон, как было совершенно очевидно, ни к чему серьезному причастен не был, он после подавления мятежа получил просто третью степень условно и участливую материнскую лекцию, прочитанную пожилой доминантой-юристом, очевидным и единственным намерением которой было затащить его в свою квартиру и до отвала накормить шоколадным кремом.
17
Преподать урок всем остальным (фр.).
Посмотрев на сделанное из титана и углеродистого стекла циклопическое сооружение, которым была клиника, Дайон подумал об иронии бытия. На том самом месте, где мужчины умирали за свободу и где стояла церковь, являвшаяся символом бессмертия на небесах, вырос храм истинного бессмертия (или, по крайней мере, полубессмертия) «здесь и сейчас».
Дайон усмехнулся, поднялся по псевдомраморным ступеням и открыл дверь. Почти все кресла для посетителей были пусты. Три доминанты — сразу видно, совы — задумчиво сидели возле стойки бара, потягивая кофе и ожидая, когда будут готовы их медкарты. Двое жиганов развалясь сидели в креслах напротив панорамного окна. Их позы и неподвижность наводили на мысль, что они проспали всю ночь в приемной клиники, явно не имея другого места для ночлега. Грустная, сморщенная маленькая женщина — ясное дело, инфра — шла следом за электронным пылесосом, который почти бесшумно двигался по полу, заглатывая пыль и прочие наслоения времени.
Доминанта-регистратор, большая скучающая индианка, развалилась за стеклянной кафедрой, бывшей точной копией той, что некогда стояла в уничтоженной церкви. Проектировщики клиники не были лишены сентиментальности — или чувства юмора — и сочли вполне уместным включить в интерьер здания напоминание об учреждении, в котором некогда проповедовалось несколько иное, чем принятое теперь, учение о вечной жизни.
Дайон приблизился к кафедре и попытался привлечь внимание индианки. Та притворилась, что не видит его. Он кашлянул. Индианка продолжала притворяться. Наконец, потеряв терпение, он с силой пнул кафедру и адресовал доминанте оскорбительную гримасу.
С трудом она повернула голову и сфокусировала на нем мутный взгляд, как человек, очнувшийся после дозы старомодного ЛСД. Усилие, потребовавшееся, чтобы вернуться на более низменный уровень сознания, похоже, вызвало у нее глубокое отвращение к Дайону.
— Что тебе нужно, насекомое?
— Привет от Шивы, — мило ответил он, — я хочу зарегистрироваться для инъекций жизни.
— Имя и личный номер?
— Дайон Кэрн, DQM, 17L, 85В.
— Наличные или кредитная карточка?
— Кредитная карточка.
— Вставь ее сюда, малыш. — Она показала на щель контрольного устройства сбоку от кафедры. — А ты случайно не пытаешься лечиться на халяву?
Вместо ответа Дайон вставил карточку и терпеливо подождал, пока доминанта прочитает на своем экране баланс.
— Ах вот как! — сказала она несколько удивленно. — Свыше тридцати пяти тысяч. Вот на что способна трудящаяся пчелка.
— Ах вот как! — эхом отозвался Дайон, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало удивления. — Ничего особенного, ведь это мой мед.