Сорок уроков русского. Книга 1
Шрифт:
Так что искать истину возможно только в недрах Дара Речи.
Производные от тризны — тризновать (справлять тризну, устраивать потешные состязания), тризнити — мучить, пытать, испытывать страдания (на чешском) — дают информацию о круге исполняемых обрядов и переживаемых скорбных чувствах. Как бы мы ни склоняли и ни спрягали это слово, его коренная основа остается неизменной, не раскрывается, а это говорит об устоявшейся форме, необходимой для строгого сохранения внутреннего смыслового наполнения. Звезда, праздник, здравие, вожделение — слова-сосуды, напоминающие ампулы, герметично запаянные и заложенные в Дар Речи на многие тысячелетия, дабы время не расплескало содержимого. Именно они и являются ключевыми в образовательном назначении языка,
Тризна — из их числа.
Для того чтобы проникнуть в суть этого слова, попробуем разобраться, какие ритуальные действа составляют собственно тризну, ибо под этим словом понимается целый их комплекс, наиболее полно описанный у арабского путешественника Ибн-Фадлана. Все иные источники были уничтожены христианской церковью и до нас дошли лишь отголоски либо косвенные свидетельства. ВероНЕтерпимость и агрессия самого «любвеобильного» христианства, поставившего задачу стереть, уничтожить народную память, мифологию, предание, не имеет аналогов в мировой истории последних двух тысячелетий. Пожалуй, в этом и заключается причина утраты религиозного сознания у народов, причастных к означенным церквам. Сначала общая христианская плоть раскололась на ортодоксов и католиков; от католиков еще в средние века отвалились протестанты; те же, в свою очередь, и вовсе превратились в битый лед (лютеране, англикане, евангельские христиане, адвентисты, методисты, баптисты, пятидесятники, квакеры и еще множество сект).
В результате теперь в Европе распродают храмы — нет прихожан. Утрата религиозного сознания побуждает христианский, в том числе и славянский, мир к движению по двум взаимоисключающим дорогам — богоискательству и богоборчеству, что особенно ярко выражается в нашем нынешнем обществе. Причем в России отправной точкой обоих порочных путей также послужил раскол — Никонианский, довершивший уничтожение материальных и письменных памятников прошлого (правка богослужебных книг, сожжение апокрифической «светской» литературы, бесследное исчезновение целых библиотек). Как известно, всякие расколы приводят не к выявлению истины, а к разобщению, к непримиримой борьбе, к противостоянию, и в результате обе стороны активно уничтожают «ересь», проклятое прошлое, тянущееся неотвязным шлейфом.
Всякий, кто вошел в реку отечественной истории и языка несколько глубже школьной программы, поймет причину подобных «лирических» отступлений. К великому сожалению, никто из власть имущих и проповедников новых идеологий, жаждущих сделать нас счастливыми, никогда не верил в вечевое (от вещий) сознание собственного народа, или, проще говоря, в его природную мудрость. Прослеживается четкая закономерность: вместе с усилением самодержавной власти, как бы она ни называлась и какую идеологию ни несла, усиливается закрепощение народной воли, что естественным образом приводит к параличу коллективного сознания, а вольного человека — к психологии холопа. Разумеется, управлять таким обществом проще, но подвигнуть его на великое невозможно. Кто вознес топор над головой прошлого, тот отрубит будущее.
И благо, что есть такое чудо — Дар Речи да редкие записки иноземцев, к которым теперь приходится обращаться для восстановления деталей своих национальных обрядов.
Итак, судя по свидетельствам Ахмеда Ибн - Фадлана (описание похорон именитого руса), тризна, как обрядовый комплекс, сводится к трем основным моментам:
— после смерти покойного помещают в погреб-могилу, то есть временно предают земле, готовят собственно похороны и предаются питию хмельного меда, что можно расценивать как горькие поминки. Никто из родных и соплеменников при этом не веселится, в буквальном смысле заливают горе хмельным напитком;
— из числа наложниц по собственной доброй воле выкликается девушка — спутница в загробной жизни, обреченная на смерть. Ее можно рассматривать как душу умершего, которая продолжает витать близ мертвого тела. За короткий срок она переживает все радости жизни, пьет, веселится, бесконечно совокупляется с мужчинами — родственниками усопшего, дабы потом отдать свое тело и вместе с господином взойти на костер;
— перед тем как отправиться на корабль, спутница проходит сквозь воротную арку, после чего ее трижды поднимают на руках Каждый раз она видит все расширяющие горизонты будущего. Потом пьет хмельной напиток, поет- причитает, становится плакальщицей. Старуха, ангел смерти, закалывает ее кинжалом, вкупе с кровью выпуская душу на волю, после чего корабль сжигается вместе с телами и жертвенными животными. Вероятно, в это время проводится заключительный этап тризны — потешное тризное ристалище. На месте сожжения насыпается земляной курган.
Можно себе представить, что видел, испытывал и как; растолковывал для себя действа тризников не знающий языка и обычаев Ахмед. Всецело доверять его свидетельствам невозможно хотя бы по тому, как он воспринял утреннее умывание руссов из одной лохани, подчеркивая крайнюю их неряшливость. Во-первых, это резко расходится с мнением иных путешественников, утверждающих обратное — чистоплотность, частое мытье в банях, реках, источниках или утренней росой; во-вторых, в умывании из одной лохани отчетливо просматривается обряд «бактериологического единства» рода, вынужденная мера борьбы с инфекционными заболеваниями. (До недавнего времени у нас еще сохранялся обычай всей семьей утираться по утрам одним полотенцем, есть из одной миски, и делалось это не от нищеты и убогих нравов.) Ибн-Фадлаи пишет, что у руссов заболевшего отселяют в отдельный шалаш (чум), где он занимается самолечением, чтобы не заразить здоровых. То есть араб столкнулся с методиками лечения и профилактики, на Востоке не известными, и отнес это к варварскому обычаю.
Кроме того, путешественник противоречит самому себе, описывая сначала неслыханное богатство украшений, одежд русских женщин и их вольнолюбие (они носят на груди нож в ножнах с самоцветами, то есть оружие, признак независимости, что для восточной женщины неслыханно!). И одновременно рисует картины крайнего безнравственного совокупления с женами и наложницами в присутствии посторонних, ярких людей. Я не исключаю любвеобильности наших пращуров, однако мифология, сказки, притчи и Дар Речи говорят о щепетильной целомудренности отношений между полами. Стоило Ивану- царевичу поспешить, не в срок спалить лягушачью шкуру своей избранницы, пришлось потом искать ее за тридевять земель. Поцелуй — самая крайняя публичная вольность, да и то чтобы пробудить спящую царевну от вечного сна.
И все же записки араба дают представление о важном, сложном и космогоническом характере похоронного обряда руссов, где косвенным образом фигурирует число три, однако не раскрывают сути приобретаемых тризниками знаний. Есть лишь некий намек: беспробудное пьянство сородичей и соплеменников в первый период тризны можно расценить, как их уподобление усопшему, пребывающему в земле, в мире нави. Поэтому язык сохранил выражения — мертвецки пьян, пьяный вусмерть. А выстроенные ворота, сквозь которые проводят спутницу усопшего, не что иное, как переход из мира яви в мир правы, Калинов мост. На корабле же властвует проводница в иной мир — старуха, ангел смерти, а ее дочери — служанки спутницы усопшего, всячески ее ублажающие. Это единственные распорядители на похоронах, да и то с узкими функциями. Всем обрядом в целом никто не управляет (принцип коллективного, вечевого действа, не известного на Востоке), не упоминаются жрецы, волхвы либо иные служители культа. То есть все отдано на волю некой стихии, которую, собственно, и можно назвать тризной.