Сороковник. Книга 3
Шрифт:
В прекрасных голубых глазах упрёк.
Мне становится неловко. День был не из лёгких, но для остальных-то он уже закончился, а ему, паладину — вершить свою целительную магию, работать, да не пять-шесть минут, сам говорил, а я тут со своими причудами время тяну…
— Простите, сэр Майкл. Конечно. Я готова.
Прежде, чем уйти, Мага осторожно пожимает мне здоровую руку.
— Смотри, Майкл, — говорит с толикой угрозы в голосе.
— Смотри, Майки! — свирепо повторяет его старший брат.
— Как же вы меня достали, — меланхолично говорит мой наставник и даже глаза прикрывает. — Оба… Идите, и чтобы не меньше часа я вас здесь не видел! — Извиняюще улыбается. — Приступим, Иоанна. — Большая тёплая ладонь ложится на мой лоб. — Всё будет хорошо, поверьте. Итак…
Перед тем, как ухнуть в обещанное небытие, успеваю огорчиться: снова не удалось расспросить Николаса обо всех перипетиях появления здесь. Это сколько теперь ждать?
Затемнённый высокий потолок с пляшущими на балках отблесками каминного огня вдруг сменяется высоким, ослепительно синим небом.
***
Я вижу, как Николас осторожно укладывает меня в тенёк под берёзой на густую траву, невероятно ровную, словно подстриженную и успеваю удивиться: не выкашивают ли здесь поляны? Потому что мы — на большой поляне в каком-то лесу. Ветер проходится по макушкам деревьев, сбивая одиночные листья. Шорох крон, стук дятла неподалёку, редкое кукование кукушки, и никаких признаков иных живых существ, кроме нас двоих.
Минуту, дайте-ка сообразить. Куда это меня занесло? И почему я вижу себя со стороны? В отличие от прежних "заказных" сновидений, я и тела-то собственного не чувствую, просто зависла этаким всевидящим оком над землёй, правда, на привычной высоте собственного роста. И почему Николас не в красном с золотом камзоле, в котором только что был, а в потёртых джинсах и в футболке, босиком, и так встревожен? Нет, последнее как раз понятно: глаза у меня закрыты, в лице ни кровинки, дышу едва-едва — типичная картина обморока. Николас торопливо проверяет пульс на шее, хватает меня за руку и что-то делает с кольцом дона Теймура… Минуту, я сказала! Я не успеваю сообразить, что происходит! А я — не в домашнем наряде от Мишеля, а в простых джинсах и в домашней полинялой футболке от себя самой. Хорошо хоть, не в халате…
— Анна, — настойчиво зовёт Николас, — Аннушка, ну же, очнись! — Несильно хлопает по щекам.
Вот оно что! Кажется, меня сместило не только в пространстве, но и во времени. Опять сон по заказу? Сама ведь сожалела, что родственник не успел отчитаться о попадании, вот и получила… Да как же это у меня выходит?
Сон — не сон, а происходящее видится мне в мельчайших подробностях, отшелушенные лохмотья бересты, даже крошечный Ник и небо в широко открытых глазах моей копии. Пришла в себя. И смотрит на это небо как на восьмое чудо света. Переводит взгляд на спасателя.
— Ни-ик… — Голос слегка подсевший. — А что это? Где мы? Это и есть… перемещение? — Пытается подняться, и Николас поддерживает её под спину, помогая сесть.
— Тебе стало совсем худо, помнишь? — Снова проверяет её пульс. — Ты начала задыхаться. Я только раз в жизни видел астматика, но это было очень похоже. Пытался снять приступ, выровнять дыхание, но ты потеряла сознание. Прости, Аннушка, но я приказал Рику выдернуть нас сюда.
Она какое-то время осмысливает его слова.
— Почему — сюда? — Щёки постепенно розовеют. — Господи, хорошо-то как — просто дышать… И куда именно — сюда?
— В мой мир, Анна. В наш с тобой мир. Тебя создал здешний демиург, значит, именно тут твоя родная энергетика, понимаешь? В том мире ты уже умирала.
Анна со страхом себя осматривает.
— Умирала?
— Ты была полностью обесточена, — со злостью говорит Николас. — Должно быть, милая шутка одного Игрока. Он сделал тебя человеком, но энергетики оставил всего ничего, перекрыв тебе все каналы. Не спрашивай, зачем, пока не знаю. Сейчас просто давай глянем, в какое место нас занесло, чтобы никто не застал врасплох, как однажды раптор твою сестрёнку.
С его помощью Анна неуверенно встаёт.
— Как кого застал? — тихо переспрашивает.
— Сестрёнку, милая. Привык я к близнецам, понимаешь ли, а каждый раз ломать язык, думая, как вас с Ивой обозначить. Нет уж, если мы решили, что ты человек, то получай заодно и родственников. А куда деваться? — Притягивая к себе Анну за плечи, словно защищая от неведомых врагов, зорко оглядывается окрест. — Как будто это место мне знакомо… Дай-ка руку. — На этот раз уделяет кольцам более пристальное внимание, особенно паладиновскому, над которым начинает разгораться голубоватый ободок специфичной ауры. — Вот оно как получается… — И бережно целует женские пальчики. Зардевшись, Анна выдёргивает ладонь.
— Хорошие новости, — как ни в чём не бывало, сообщает Николас. — Я бы сказал — отличные: мы неподалёку от Каэр Кэррола. Видишь, как светится кольцо Майкла? Ах, да, ты же не можешь, извини. Рик использовал как якорь твои кольца и притянул нас прямо сюда. Не пойму, правда, почему не сразу в Эль-Торрес, но, кажется, догадываюсь. Сейчас разыщем старину Майки и допросим с пристрастием, если, конечно, он всё ещё здесь, а не укатил в очередной раз спасать мир.
— Паладин? — завороженно спрашивает Анна.
— Паладинистей не бывает. — Оглядывается ещё раз. — Кажется, неподалёку должна быть дорога в замок. Их специально прокладывали рядом с такими полянами, чтобы на пикничок или праздник удобно выбираться. Ты как себя чувствуешь? В состоянии немного пройтись? Или я оставлю тебя здесь, а сам пойду за помощью?
— Да ты что, Ник, я крепкая. Пройду сколько нужно. Тем более, я хоть обута, а ты… — На ней лёгкие домашние тапочки. — Послушай, я сейчас вспомнила, как ты у нас появился, тоже после перехода. Почему тебе тогда было плохо, а сейчас — нет?
— Потому что тот мир был для меня чужой, душа моя. Энергии на адаптацию ушло много, а я к тому же до перехода держал на себе обвалившуюся гору, помнишь? А здесь я… нет, м ы с тобой дома, и не сомневайся: твоя настоящая родина — тут! — Он щедро обводит рукой пространство, как будто дарит его Анне. — Иначе пришлось бы мне тебя гораздо дольше в чувство приводить. Ива, как попала в мир двойного солнца, так сразу и сомлела… Постой-ка. — Николас замолкает и, посерьёзнев, вслушивается во что-то, словно стараясь поймать то ли отголосок мысли, то ли неслышимый уху звук. Говорит напряжённо: — Ты не помнишь, где были дети перед тем, как тебе стало плохо?