Сошествие тьмы
Шрифт:
Изготовление куклы — утомительная процедура. К тому же средний Бокор, как правило, не обладает художественными способностями и с трудом добивается сходства с оригиналом. Поэтому куклу оснащают несколькими волосками жертвы, или добавляют ей кусочек ногтя, или наносят на нее каплю крови. Добыть такие компоненты непросто. Не станете же вы неделями ошиваться возле парикмахерской, где бывает жертва, чтобы умыкнуть прядь ее волос? А как получить кусочек ногтя? А раздобыть немного крови? Что, напасть на человека и иметь дело с полицией?
Избежать всех этих сложностей можно, если заменить куклу хорошей фотографией. Не исключено, что Лавелль был единственным Бокором, кто привлек к черной магии столь современное средство. Когда в первый раз он испробовал этот метод, то особо не рассчитывал на успех. Однако уже через шесть часов после ритуала жертва была мертва: человек угодил под колеса тяжелого грузовика. С тех пор Лавелль осмелел. Должно быть, от Грегори перешла к нему капля веры в технический прогресс.
И вот, стоя на коленях у самой ямы, Лавелль шариковой ручкой проделывал небольшие дырочки в верхней части каждой фотографии. Затем он продел снимки детей на тонкий шнур. По обе стороны от ямы установил две деревянные палки, один конец шнура привязал к одной палке, а другой — ко второй, так что фотографии повисли над самым центром ямы. Их освещал оранжевый свет, идущий из глубины.
Очевидно, придется убить детей. Он дал Джеку последнюю возможность передумать, дал ему несколько часов. Но почему-то был уверен, что тот не отступит.
Лавелль не боялся убийства. Напротив, ожидал этого с нетерпением. В убийстве маленьких существ была своя, какая-то особая прелесть.
Лавелль облизал губы.
Доносящийся из ямы отдаленный шум тысяч и тысяч шепчущихся, шипящих голосов стал четче, когда фотографии детей Джека Доусона оказались над ямой.
К шипению прибавился новый оттенок: в нем слышалась не просто злоба, не просто угрозы — этот звук свидетельствовал о зверских желаниях, о жажде крови и ненасытной порочности. Звук темного и неутоленного голода.
Лавелль снял с себя всю одежду.
Поглаживая половые органы, он прочел короткую молитву.
Он был готов.
В сарае слева от двери стояли пять больших медных сосудов. Там были пшеничная и кукурузная мука, мелко истолченный кирпич, угольная пыль, размельченные коренья. Зачерпнув рукой кирпичный порошок и ссыпая его с ладони тонкой струйкой, Лавелль начал рисовать сложный узор на участке земли, примыкающем к яме с севера.
Этот узор, его называли "веве", символизировал астральную силу.
Настоящий Бокор или Хунгон знает сотни таких узоров. Определенные "веве" перед началом обряда помогают колдуну привлекать внимание богов к Умфору — храму, где осуществляется ритуал. "Веве" создают только руками, не прибегая ни к каким инструментам. И не по трафарету, заранее прочерченному на полу. В то же время "веве" надлежит быть строго симметричным и пропорциональным, если колдун действительно хочет добиться желаемого. Создание "веве" требует хорошего навыка, острого глаза и твердой руки. Лавелль зачерпнул из сосуда еще пригоршню истолченного кирпича. Через несколько минут он закончил работу. Его "веве" символизировал Симби И-Ан-Кита, одного из злых богов Петро.
Лавелль вытер руку о чистое сухое полотенце, удалив с нее кирпичную пыль. И, зачерпнув пшеничной муки, стал рисовать еще один "веве" — у южного края ямы. Это был совершенно другой узор.
Всего Лавелль создал четыре сложных символа — по одному с каждой стороны ямы. Третий "веве" был выполнен угольной пылью, а четвертый — размельченными кореньями.
Осторожно, чтобы не испортить свою работу, он встал на колени у края ямы.
Заглянул внутрь.
Глубоко внутрь...
Еще глубже...
Дно ямы начало вздыматься, то приближаясь к Лавеллю, то отдаляясь от него и пульсируя. Никто не помещал источников света внутрь ямы, никто не разводил там огня, но это мерцание было явственным. Лавелль выкопал яму всего на метр, но чем дольше он всматривался в нее, тем глубже она становилась.
Вот уже десять метров.
Теперь — сто.
Теперь — уже несколько километров.
Все глубже и глубже, прямо к центру Земли.
Вот уже открылось расстояние, как до Луны... до звезд... до границ Вселенной!
Когда дно ямы отошло в бесконечность, Лавелль встал на ноги и запел молитву — монотонный мотив, речитатив разрушения и смерти. Затем приступил к основному ритуалу, помочившись на фотографии детей.
7
Шипит и скрипит рация внутри полицейской машины.
Дорога ведет в центр города, в полицейское управление.
Звенят автомобильные цепи по мостовой.
Летящие навстречу снежинки беззвучно разбиваются о лобовое стекло.
Монотонно мечутся дворники.
Ник Ирволино, сидевший за рулем, по-своему понял состояние Джека, близкое к трансу:
— Не беспокойтесь, лейтенант, я хорошо вожу машину.
— А я и не думаю беспокоиться.
— Работаю на патрульной машине уже пятнадцать лет и еще ни разу не попал в аварию.
— Это хорошо.
— Ни одну из своих машин даже не царапнул.
— Поздравляю.
— Снег, дождь, гололедица — мне все нипочем. Никогда не испытывал проблем с вождением. Не знаю, откуда у меня взялся этот дар: мать вообще не водит, а старик мой способен доехать только до первого столба. До смерти боюсь с ним ездить. А вот у меня призвание к вождению. Так что не беспокойтесь.
— Я абсолютно не волнуюсь, — заверил его Джек.
— А мне показалось, что вы не в себе.
— Почему это?
— Вы так громко скрежетали зубами.
— Серьезно?
— Я уж боялся, что вот-вот посыпятся коренники.
— А я и не заметил. Поверь, беспокоит меня не твое вождение.
Они подъехали к перекрестку, где шесть-семь машин стояли под разными углами друг к другу. Вздымая тучи снега, они пытались развернуться в нужном направлении или хотя бы уйти с перекрестка. Ник Ирволино аккуратно притормозил и медленными зигзагами пробрался по извилистому пути сквозь затор.