Сошествие тьмы
Шрифт:
Закончив эту фразу, Джек чуть не задохнулся: он сам ошарашен был и тем, как это сказал, и тем, что так думал.
Ребекка погладила его по груди, потом крепко к нему прижалась.
— Ты прав. Я душой чувствую, как ты прав.
— Рад это слышать.
— Какая-то часть души не разрешает мне любить или быть любимой, опасаясь, что я снова потеряю все, чем дорожу. Она нашептывает, что одиночество лучше, чем потери и боль.
Джек обнял ее.
— Понимаешь, подаренная кому-то или полученная от другого любовь не исчезает даже после того, как дорогие нам люди уходят в небытие. Любовь вечна. Горы разрушаются, моря иссыхают, пустыни уступают место новым морям.
Время разрушает все, что создается человеком. Великие идеи вдруг становятся ошибочными и тоже рушатся, как замки или храмы. Но любовь — это сила, энергия, мощь. Рискуя уподобиться проповеднику, я скажу, что любовь подобна лучу света, пронзающему Вселенную и уходящему в бесконечность. Подобно этому лучу, любовь никогда не исчезает. Она такая же могучая сила, как молекулярная энергия или сила гравитации. Без молекулярных связей, без силы тяжести, без любви повсюду воцарится хаос. Мы существуем для того, чтобы любить и быть любимыми, потому что любовь, по крайней мере, в моем понимании, единственная сила, привносящая смысл и свет в наше существование.
Это должно быть так. И, если это не так, то ради чего мы живем? И, если это не так — да спасет нас Бог!
Несколько минут они лежали молча.
Джек устал от потока слов и чувств, исходивших от него как бы помимо его воли.
Он чувствовал, что Ребекка должна остаться с ним навсегда. Мысль о том, что этого может и не быть, была для него странной и непонятной.
Но ей он больше ничего не сказал. Теперь решение было за ней.
Через некоторое время Ребекка сказала:
— Впервые за много лет я не столько боюсь любви и возможных потерь, сколько боюсь вовсе не любить.
Сердце Джека совершило в груди мощный прыжок.
Он сказал:
— Прошу тебя, никогда не относись ко мне так холодно.
— Мне будет нелегко переучиваться.
— Но тебе это по силам.
— Учти, иногда я буду немного отстраняться от тебя, так что понадобится терпение.
— Я умею быть терпеливым.
— Господи, да уж мне ли не знать этого! Ты самый терпеливый человек из всех, кого я знала.
— Самый терпеливый?
— Да. Я же знаю, что на работе иногда бывала просто несносной. Но ничего не могла с собой поделать. Мне даже хотелось, чтобы ты ответил тем же или устроил хорошую взбучку. И когда это однажды произошло, ты проявил себя разумным, спокойным и очень терпеливым человеком.
— Ну, прямо святой.
— Просто ты хороший человек, Джек Доусон. Прекрасный человек.
Действительно прекрасный.
— Я знаю, что кажусь тебе просто совершенством, — иронично заметил Джек, — но у меня есть и некоторые недостатки.
— Не может быть! — воскликнула Ребекка, изобразив удивление.
— Правда.
— Назови хоть один изъян.
— Я люблю слушать Барри Манилоу.
— Только не это!
— Я знаю, музыка у него не очень, слишком сладкая и механическая, но мне нравится. Да, и еще — я не люблю Элана Аллу.
— Но ведь он нравится всем!
— А по-моему, абсолютная ерунда.
— У тебя совсем нет вкуса.
— Еще я люблю ореховое масло и сандвичи с луком.
— Фу! Элан Алла никогда не стал бы есть ореховое масло и сандвичи с луком.
— Но у меня есть одно крупное достоинство, которое перекрывает все недостатки.
Ребекка усмехнулась:
— И какое же?
— Я люблю тебя.
На этот раз она не прервала его.
Ее руки обвили Джека.
— Я снова хочу тебя, — прошептала Ребекка.
12
Обычно Пенни ложилась спать на час позже Дэйви. Эта привилегия определялась четырехлетним превосходством в возрасте. Она всегда пресекала любые попытки лишить ее этого ценного и неотъемлемого права. Однако сегодня, когда в девять часов тетя Фэй предложила Дэйви почистить зубы и ложиться, Пенни решила последовать за ним.
Сейчас она не могла оставить Дэйви одного в темной спальне, где до него могли добраться гоблины. Ей придется бодрствовать, присматривая за Дэйви, пока не придет папа. Она сразу же расскажет отцу все о гоблинах. Он, по крайней мере, выслушает ее, прежде чем вызывать "скорую".
Дети не взяли с собой никаких вещей, здесь у них были свои зубные щетки и пижамы: когда отец задерживался на работе, время от времени они оставались на ночь у Фэй и Кэйта. А в спальне для гостей обоих наутро ждала смена чистого белья.
Через десять минут дети уже устроились в теплых кроватях. Тетя Фэй пожелала им сладких снов, выключила свет и закрыла за собой дверь.
В комнате царила густая темнота.
Пенни решительно отгоняла приступы страха.
Дэйви некоторое время молчал. Потом позвал:
— Пенни?
— Ну?
— Ты здесь?
— А кто, ты думаешь, только что сказал "ну"?
— А где сейчас папа?
— Он задерживается на работе.
— А-а-а... На самом деле?
— Он действительно задержался на работе.
— А вдруг с ним что-то случилось?
— Нет, ничего не случилось.
— А если его ранили?
— Нет, его не ранили. Если бы его ранили, нам бы сразу сообщили. Нас даже, наверное, отвезли бы к нему в больницу.
— Нет, никто не стал бы этого делать. Взрослые стараются оберегать детей от таких известий.
— Ради Бога, перестань так волноваться. С отцом все в порядке. Если бы его ранили или произошло бы еще что-нибудь в этом роде, мы знали бы об этом от тети Фэй и дяди Кэйта.
— А может, они уже что-то знают?
— Мы с тобой уже догадались бы, Дэйви.
— А как?
— Заметили бы по их поведению, как бы они ни старались это скрыть.
— А в чем бы это у них выражалось?
— Ну, они разговаривали бы с нами по-другому, выглядели бы растерянными и вели себя необычно.
— А они всегда ведут себя необычно.