Состязание. Странствие

Хейердал Тур

Берет себя в руки и говорит приветливо:

— Лунища-то какая! Я в вас уверен, хе-хе, таких молодцов поискать! Ночь лунная! Может, снимемся и в путь, пока нас опять не накрыл туман? Я в вас уверен, знаю — силы найдутся…

Они согласны. Примус гудит. Чашка горячего супа, по порции пеммикана собакам — и в путь.

В этот день они проходят крайние южные пределы, когда-либо достигнутые людьми.

Они миновали рубеж, куда доходил Шеклтон. Дальше никто еще не бывал. Они обязаны в это верить. Лиши нас кто-нибудь этой веры, неизвестно,

что произойдет. Вдруг кто-то другой, другие путники первыми дошли сюда, но мы об этом еще не знаем? Может быть, опередили нас на двадцать километров, может быть, всего на пятьсот метров?

Но буран замел их следы.

Они поднимают флаг. Вытягиваются в струнку.

И гонят вперед собак через белый простор плато. Один пес принюхивается, глядя на юг. Не первый день, не первую неделю псы принюхиваются, повернув морду когда на юг, когда на север. Просто они не придавали этому значения. Теперь же начальник экспедиции приходит в ярость. Теряя самообладание, орет на собаку. У него нет кнута, а лыжной палкой не дотянуться, но кажется — он готов наброситься на злодейку и топтать ее ногами. А та знай продолжает принюхиваться.

Еще две собаки делают то же. Люди смотрят друг на друга. Начальник зарылся лицом в шарф. Кто-то всхлипывает. Это Бьоланд. Он подходит к первой собаке, чешет ей за ухом и тихо говорит:

— Перестань… Перестань же…

Срывается на крик:

— Не то я убью тебя!..

На санях укреплены одометры — измерители пройденного расстояния. Члены группы всю дорогу вели подсчет и знают, что долгожданное событие должно произойти около трех часов дня.

Голос начальника.

Они пришли.

И никого, и ничего, кроме тишины; никаких следов, никаких пирамидок, никаких палаток.

Ему бы сейчас смеяться или плакать, прыгать, размахивать руками. Как и его товарищам, которых тоже все последние дни сверлила тревога. Ничего подобного. Они просто обмениваются рукопожатиями. Похлопывают себя руками по плечам, чтобы согреться. Отмечают, что дело сделано. Но не пляшут. Ставят палатку. Кормят собак. Разжигают примус. Их снова ждет дорога. У каждого свои обязанности. Они достигли цели и обходятся без лишних слов.

Но он должен быть совершенно уверен. Посылает трех человек по трем направлениям — одного на юг, одного на восток, одного на запад. Бьоланда, Хасселя и Вистинга. Они идут на лыжах налегке. Задание: пройти двадцать километров, затем вернуться. Разразись буран, и он заметет их собственный след. Палатки не берут. Спального мешка не берут. Знают, что рискуют жизнью. Расходятся без рукопожатий.

В серой мгле на белом плато без единого ориентира исчезают маленькие темные пятнышки. У каждого по компасу.

Идут.

И возвращаются обратно.

Теперь никто не скажет, что они не были на полюсе. Были — даже за полюсом! Каждый час наблюдают солнце, чтобы возможно точнее математически определить свое место по отношению к географическому полюсу. Ставят палатку на

заветной точке. Начальник кладет в палатку письмо.

Бесовское торжество. Манера гения праздновать победу. Письмо адресовано Скотту. Он просит Скотта, который, очевидно, будет здесь следующим (пишет он), захватить письмо с собой и передать королю Норвегии Хокону. Мало ли что может случиться с нами на обратном пути.

Желаем вам всего доброго!

Коварное приветствие триумфатора человеку, который теперь обречен на проигрыш, изысканное по форме, освященное упоминанием короля, — неожиданный маленький завиток в момент победы, о котором будет упоминаться во всех будущих книгах.

Но что-то точит его. Зачем я здесь?..

Однако лучше не задерживаться.

Весь путь до «Фрамхейма» проходит гладко.

Скотт VII

Бауэрс отличался хорошим зрением. Сейчас он прикрыл глаза ладонью от солнца и всмотрелся.

— Сэр?.. — сказал он.

Всю ночь в палатке царила сдерживаемая, почти мальчишеская радость. Какой уж там сон! Начальник экспедиции вынужден был то и дело шикать, точно учитель в классе, но и сам он заразился общим настроением и в утку предложил младшему офицеру Эвансу устроить состязание — кто быстрее добежит до полюса на лыжах. С утра они устремились к югу. День выдался мглистый, а севере плыли над снегом редкие клочья тумана, дул острый, пронизывающий ветер, но дул он в спину.

Волнение собралось в груди ноющим тугим комком. В любую минуту комок мог прорваться буйным, безудержным ликованием. Мог и затвердеть, мешая дышать, — как теперь. Бауэрс долго стоял, пристально глядя вдаль, стальные тоже глядели, но не могли ничего рассмотреть.

— Может, просто какая-то тень?.. — сказал он.

Но они уже начали ненавидеть его. Недовольно поглядывали на Бауэрса — готовые тотчас простить, если окажется, что он ошибся. Точка, где он как будто заметил тень, находилась чуть восточнее их курса. Неприметно они повернули туда. Эванс почувствовал жжение в кончиках пальцев.

В последние дни он небрежничал, без нужды часто снимал рукавицы и держал их в зубах, поправляя голыми руками лыжные крепления и палаточные растяжки. И вот теперь у него горели кончики пальцев. Вдруг Бауэрс круто остановился, опять показал рукой, произнес глухим, хриплым голосом:

— Сэр?..

Они окружают его. И видят то, что увидел он. Может быть, это тень — еще минуту они допускают такую возможность. Будь небо совершенно чистым, вероятность теней на снегу не вызывала бы сомнения. Кажется, тень колышется? Она венчает шест?