Состязание. Странствие
Шрифт:
Это флаг, его водрузили люди; кулак под ложечкой сжимается, пухнет, душит, кто-то отделяется то группы и блюет. Это Эванс.
Резкий голос Скотта:
— Идем туда!..
Бурный, постыдно беспорядочный поток мыслей пронизывает его голову, куда девалась строгая последовательность мышления, к которой он всегда стремился. Сплошная мешанина: «Мы проиграли?.. Что теперь скажут дома?.. Придется расплачиваться за то, что мы опоздали?.. Как теперь возвращаться на базу?.. Может быть, все-таки это что-то другое, — но что?.. Ведь это флаг?.. Флаг Амундсена… Застань я его здесь… Снял
Зачем я стремился сюда?
С Эвансом что-то неладно?
Я должен был запретить ему ходить без рукавиц, пресечь эту рисовку.
Вот и флаг».
Скотт давно это знал, где-то в глубине, ниже сердца зрел нарыв, но понимал, что иного конца быть не может. «Разве не читал я и на лицах своих спутников тревогу, ложную надежду, не говорил себе по ночам в палатке: „Ты можешь прийти первым? Но знаешь, что будешь последним?“ Я готовился к проигрышу. Настраивал себя на то, чтобы достойно пережить его. Но не боролся в полную силу, чтобы избежать его. У моего заместителя, Тедда Эванса, которого я отослал назад, был другой план?..»
Вот он — флаг.
Они стоят, окружив его немым кольцом. Черный флаг на высоком шесте. Кругом — лыжные следы, отпечатки собачьих лап, санный след курсом на юг.
После того как здесь побывали норвежцы, еще не было снегопада. Видно желтые пятна, оставленные собаками, ямку, где справил нужду человек, прежде чем уходить. Эванса снова рвет. Он громко стонет. Резкий голос Скотта:
— Держать себя в руках!..
Но Эванс блюет. При других обстоятельствах он, услышав команду, сдержался бы, подавил, загнал обратно то, что подступило к глотке. Теперь же поворачивается к командиру, кривится, ухмыляется, машет рукой, зло смеется, снова блюет и заливается слезами.
Они проиграли. Стоят молча. Начальник говорит, что пора ставить палатку.
Но здесь ночевать они не хотят. Только не рядом с этим черным флагом, чужими следами, отпечатками собачьих лап. Они проходят еще с километр и разбивают палатку.
Сегодня все дается тяжело.
И не хочется говорить. Эванс уселся на сани и не слышит, когда к нему обращаются. По плану, прийдя на полюс, предполагалось устроить праздничный обед. Скотт распоряжается, чтобы этот пункт был выполнен. Они не скупятся на керосин. Чай и пеммикан, двойная порция шоколада.
Сбившись в кучу в палатке и дав работу желудкам, они ощущают глухое, животное удовлетворение. Мысли проясняются. Можно разобраться в случившемся. Итак, это произошло?.. Ладно, не будем думать об этом. Они дошли. Сидят в спальных мешках. Не зябнут. Едят. В эти минуты им хорошо. Вот только разговор не клеится.
Ночью Скотт делает очередные записи в дневнике. Он знает, что его товарищи не спят. Он сохранил свой четкий, энергичный почерк: можно подумать, что сегодня ночью он старается придать буквам особую степенность. Слова сдержанные, но полные скрытой боли. Он держит в узде свое огорчение.
Наступает день, надо брать высоту солнца. Это — неприятная на морозном ветру обязанность Бауэрса. Внезапно он восклицает:
—
Всегда образцовый офицер, он знает, как положено вести себя с начальством и как с подчиненными. Знает свои обязанности. Никогда не перечит. А тут вдруг повышает голос. Всего лишь короткая вспышка. Он тотчас дает задний ход, вновь держится с достоинством.
Но вспышка не прошла мимо внимания Скотта.
Когда Бауэрс показывает туда, где, по его расчетам, находится самый полюс, они замечают палатку. Медленно подходят к ней.
Маленькая, невзрачная, бесстрашная, всего на одной стойке. Над палаткой, развевается норвежский флаг. Скотт первым забирается внутрь.
Он находит дощечку с пятью именами. Медленно читает их. Он совершенно упал духом. И не в том даже дело, что слава достается другому. Впрочем, это тоже играет роль; что-то упорно подкатывает к горлу, мысленно он видит толпы людей, но они не его приветствуют, видит газеты с крупными заголовками, но в заголовках не его имя. Он бьется головой о стойку. Хуже проигрыша мысль о том, что он мог выиграть — мог ведь? Может быть, виноват какой-то его внутренний изъян? Он должен был все подготовить и провести так, чтобы оказаться первым? Не потерпел ли он, наряду с физическим, еще и моральное поражение в борьбе за полюс?
Пять имен. Он медленно читает их.
У подножья стойки лежит мешочек. Он развязывает его.
Два письма, одно от Амундсена Скотту. Читает. И стискивает зубы. Вопрос: «Не будете ли вы так любезны захватить это письмо для его величества Хокона, короля Норвегии?»
Человек в палатке чертыхается — это издевательство. Ему предложено быть почтальоном. Все равно ведь вы на полюсе? Сделайте мне одолжение? Понимаете, все газеты напишут: проигравший доставил с полюса письмо от победителя. Письмо — королю Норвегии; офицер, верный своему королю, не может позволить себе утаить его, он обязан здесь на снегу и морозе щелкнуть каблуками и заявить перед богом и людьми: «Я захвачу письмо».
Амундсен понимал это. И не постеснялся. Человек в палатке чертыхается. Гонит прочь того, кто готовится влезть в палатку следом за ним: это его близкий друг Уилсон. Не хочет никого тут видеть. Не хочет выходить отсюда. Не хочет тут оставаться. Взяв мешочек, выбирается наружу через узкое отверстие. Обращает внимание на застежки, которыми запирается палатка. Смотрит с досадой: какое простое и удобное устройство.
Итак, они на полюсе. Начальник берет себя в руки. Остальные соображают: лучше его не трогать.
Все члены группы соображают: лучше не трогать друг друга! Занимаются своими делами — или ничего не делают, отрешенно глядят на поземку, на приближающиеся космы тумана, прячут лицо в рукавицах, вспоминая родных там, дома. Вернемся ли мы?
Мы точно на полюсе?
Оутс мультимиллионер. Он прославился во время англо-бурской войны. Он дал денег на экспедицию. Мечтал о приключениях. Не считаясь с морозами, выполнял все свои обязанности, и он знает, что по праву находится здесь в ряду немногих сильных, почти несгибаемых людей, которые достигли полюса. Но ему хотелось быть здесь первым.