Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
А потом у меня уже не было выбора... Мы заставили Рея подтвердить наши алиби. Позаботились, чтобы и другие это подтвердили. А потом ты поднялся наверх – и узнал меня. Такое уж мое счастье, что это был именно ты – единственный детектив в Сан-Франциско, который меня знает!
Остальное тебе известно. Грязный Рей вошел в комнату следом за тобой и выключил свет, а Джоплин придержал тебя, чтобы мы могли бежать, а потом, когда ты начал догонять, Рей пожертвовал собой, чтобы тебя задержать и дать нам скрыться, а теперь...
Ее била дрожь. Плащ, который я ей дал, соскользнул с белых плеч. Меня тоже трясло – она была так близко... Я достал из кармана смятые сигареты, закурил.
– И это все... Ты согласился выслушать, – сказала она мягко, – я хотела, чтобы ты это знал. Ты настоящий мужчина, а я...
Я откашлялся, и моя рука, державшая сигарету, внезапно перестала трястись.
– Не смеши, ладно? – сказал я. – До сих пор у тебя шло неплохо, не порть впечатление.
Она засмеялась, и в ее смехе была уверенность в себе. И немножко усталости. Она придвинула свое лицо еще ближе к моему, а ее серые глаза смотрели мягко и спокойно.
– Маленький толстый детектив, имени которого я не знаю... – Ее голос был немного утомленным, немного ироничным. – Ты думаешь, что я играю, не так ли? Что я играю, а ставка в игре – моя свобода? Может быть, и так. Я наверняка воспользуюсь случаем, если мне его предложат. Но... Мужчины считали меня прекрасной, а я играла ими. Таковы женщины. Мужчины любили меня, а я делала с ними, что хотела, считая, что они достойны только презрения. А потом появляется этакий толстяк, детектив, имени которого я не знаю, и он относится ко мне так, словно я ведьма или старая индианка. Ничего странного, что у меня возникло какое-то чувство к нему. Таковы уж женщины. Или я так безобразна, что мужчина может смотреть на меня без всякого интереса? Я безобразна?
Я покрутил головой.
– Ты в полном порядке, – сказал я, стараясь, чтобы голос мой столь же равнодушным, как и мои слова.
– Ты свинья! – Ее улыбка стала еще нежней. – И именно потому, что ты такой, я сижу здесь и раскрываю перед тобой душу. Если бы ты обнял меня, прижал к своей груди, которую я и так ощущаю, если бы сказал, что меня вовсе не ждет тюрьма, это, конечно, обрадовало бы меня. Но если бы ты приласкал меня, ты стал бы только одним из многих, которые любят меня, которых я использую и после которых приходят следующие. А поскольку ты не делаешь ничего такого, поскольку ты сидишь рядом со мной, как деревянный, я жалею тебя... Маленький толстый детектив, если бы это была игра...
Я пробормотал что-то неразборчивое и с трудом удержался, чтобы не облизать пересохшие губы.
– Я войду сегодня в тюрьму, если ты действительно тот самый твердый мужчина, который без всякого интереса слушает, как я объяснюсь ему в любви. Но до того, как я войду туда, разве ты не можешь признать, что я больше чем «в полном порядке»? Или хотя бы дай мне понять, что если бы я не была преступницей, твой пульс бился бы чуточку чаще, когда я касаюсь тебя. Я иду на долгий срок в тюрьму, может, даже на виселицу. Сделай что-нибудь, чтобы я знала, что не говорила все это мужчине, который попросту скучал, слушая меня.
Ее серебристо-серые глаза были полузакрыты, голова откинута.
Какое-то время она смотрела на меня широко открытыми серыми глазами, в которых только что были спокойствие и нежность и которые теперь слегка хмурились, словно боль свела ее брови.
Я отодвинулся от нее и включил двигатель.
Уже перед Редвуд-Сити она снова положила ладонь на мое плечо, легонько похлопала и убрала руку.
Я не смотрел на нее, и она не смотрела на меня, когда записывали анкетные данные. Она назвалась Джейн Делано и отказалась говорить без адвоката. Все это длилось недолго.
Когда ее уводили, она задержалась и сказала, что хочет поговорить со мной с глазу на глаз.
Мы отошли в угол.
Она придвинулась ко мне так, как в автомобиле, и я снова ощутил тепло ее дыхания на щеке. И тогда она наградила меня самым гнусным эпитетом, какой только знает английский язык.
Потом она пошла в камеру.
Смерть на Пайн-стрит
"Women, Politics and Murder" ("Death on Pine Street"). Рассказ напечатан в журнале «Black Mask» в сентябре 1924 года. Переводчик М. Банькин.
Пухленькая горничная с наглыми зелеными глазами и чувственными полными губами провела меня через два лестничных пролета и впустила в продуманно обставленный будуар, где у окна сидела женщина в черном. Она была худощава, эта вдова убитого, ее лицо было бледным и осунувшимся.
– Вы из Детективного агентства «Континенталь»? – спросила она, прежде чем я сделал два шага в комнате.
– Да.
– Я хочу, чтоб вы нашли убийцу моего мужа, – у нее был пронзительный голос, а в темных глазах горел дикий огонь. – Полиция не сделала ничего. Уже прошло четыре дня, а они не сделали ничего. Они говорят, что это был грабитель, но они не нашли грабителя. Они ничего не нашли!
– Но, миссис Гилмор, – начал я, не совсем обрадованный этим взрывом, – вы должны...
– Знаю я! Знаю! – прервала она меня. – Но они ничего не сделали, я говорю вам – ничего. Я не думаю, что они приложили хоть малейшее усилие. Я не думаю, что они хотят его найти!
– Его? – спросил я, потому что она употребила местоимение мужского рода. – Вы думаете, что это был мужчина?
Она схватилась за губу и отвела от меня взгляд туда, где за окном виднелся залив Сан-Франциско, расстояние превратило лодки в игрушки. Залив синел под полуденным солнцем.
– Я не знаю, – сказал она нерешительно, – это мог быть...
Она быстро обернулась ко мне, ее лицо дергалось, и казалось невозможным, чтоб кто-нибудь мог бы говорить так быстро, как она выплевывала слова одно за другим.
– Я расскажу вам. Вы можете судить сами. Бернард не был верен мне. Была женщина по имени Кара Кенбрук. Она не была первой. Но я узнала о ней в прошлом месяце. Мы ссорились. Бернард обещал бросить ее. Может он этого не сделал. Но если бы он сделал, я бы не стала не принимать ее во внимание – женщина подобного рода способна сделать что-угодно. И в глубине своего сердца я действительно полагаю, что это сделала она!