Сотрудник ЧК
Шрифт:
– Документ у тебя есть?
– Вот он…
Она прочитала его госпитальную бумагу, придирчиво всматриваясь в подписи врачей, хотя – Алексей знал – все они были сделаны рукой Величко. Вернув бумагу, девушка улыбнулась, и ему сразу стало понятно, что ее строгость, и резкие интонации в голосе, и независимая манера держаться – все это напускное, что ей свойственно улыбаться, быстро и много говорить, бурно выражать радость и неудовольствие. На вид ей можно было дать лет восемнадцать, а то и меньше. У нее была крепкая фигурка, миловидное лицо с ямочкой на правой щеке, рот маленький – верхняя
– Здравствуй, – сказала она и протянула руку, – Маруся. Вспомнили-таки обо мне! А то ведь с тех пор как белых прогнали, сижу здесь, будто никому не нужна. Я и в райком комсомола писала, и Величко, и Адамчуку, а они отвечают: сиди и все!.. Ты надолго? По какому делу?
Алексей оглянулся на женщину, которая, не обращая на них внимания, продолжала тереть деревянным пестом в глиняной миске.
– Она не слышит, – отмахнулась Маруся. – Это моя тетя, папина сестра. Она лекарка, травами лечит. У нее голова… При ней все можно говорить.
Алексей рассказал, зачем приехал. У Маруси разгорелись щеки. Она всплеснула руками:
– Ой, верно! Здесь нечисто, в Алешках. После белых столько дряни пооставалось – беда! Офицерики разные, кулачье. Их можно хоть сейчас взять. Хочешь, проведу? – она вскочила и, готовая к немедленным действиям, стала оправлять косынку на голове.
– Подожди, Маруся, – остановил ее Алексей. – Тебе Илларионов говорил, что положено делать?
– Поймешь этого Илларионова! Не то тебе помогать, не то ему…
– По указанию Величко, будешь при мне для связи. Сразу договоримся: приказы выполнять точно и без споров, обстановка сложная!
На миг в ее глазах сверкнули строптивые огоньки, но сразу погасли.
– Ладно, – сказала она, – со мной хлопот не будет!
– Кто-нибудь знает в городе, что ты была в подполье?
– Никто!
– Ты ведь и при белых тут жила?
– Да,
– А что делала?
– Разве Величко тебе не говорил?
– Нет.
– Совсем-таки ничего?
– Совсем.
Ему показалось, что Марусю это огорчило.
– Хватало дела, можешь быть спокоен! – сказала она и сдвинула тоненькие брови. – Мы с Аней Гольдман всю разведку вели…
Алексей посмотрел на нее с недоверием. Он и раньше знал, что из занятых белыми Алешек все время поступают сведения о врангелевских войсках, но он никогда не мог бы предположить, что исходят они от такой хрупкой на вид девушки, почти ребенка.
– У нас связным был дядя Фрол Селемчук, он рыбачит на Конке, – рассказывала Маруся. – Чуть не через ночь ездил в Херсон, а он старик, шестьдесят три ему… Мы здесь такое затевали!.. Я ходила к ним в штаб на работу наниматься, только не получилось. Один офицеришка – мокрогубый такой, зубы гнилые – сильно приставал. Думала, живая не уйду.
Алексей открывал в девушке все новые и новые черты. Он заметил две, точно бритвой проведенные, морщинки на стыке бровей, – когда Маруся хмурилась, они придавали упрямое, недоброе выражение ее лицу. Иногда она большим пальцем заправляла под косынку выбивавшуюся возле уха русую кудряшку, это было нервное движение, в котором угадывалась
– А где сейчас Аня? – спросил Алексей.
– Аню поймали, – потемнев глазами, ответила Маруся. – Тот гнилозубый – Кароев его фамилия – солдатам ее отдал на потеху, а после ее повесили за косу. Она одна про меня знала и не выдала. Нас с нею вместе в Чека направил горком комсомола.
– Кароев? – переспросил Алексей. Это был контрразведчик, который завербовал Соловых…
Замучили Аню.. – Маруся собрала складки на носу, дернула подбородком. – Сама виновата! Со мной небось они такого не сделали бы!
– А чем ты лучше?
– Не лучше. – Девушка пошарила пальцами по сарафанной лямке и из вшитого в нее карманчика выдавила серебряный комок, сделанный из фольги.
– Вот, – сказала она, – знаешь, что это такое? Самый сильный на свете яд, мне один врач объяснил. Называется ци-ян. Верно, китайский: в тринадцатой армии были ребята из китайцев, так у них имена похожие. Сунешь такую штуку в рот, зубами – р-раз, и сразу смерть. В момент убивает! В Херсоне добыла, когда аптеку конфисковали. Я Аньке говорила: возьми, пригодится, у меня еще есть, А она говорит: не надо, все равно не решусь. Муку принять решилась, а ци-ян нет…
– Слушай, Маруся, – сказал Алексей, – здесь был раньше телеграфист Соловых.
– Был такой, – подтвердила Маруся, засовывая пакетик на прежнее место, – он при белых пропал.
– Ты знаешь, где он жил?
– Нет.
– Дам тебе адрес. У него должны быть родственники. Постарайся узнать, что им известно о нем, как их имена и вообще обо всем семействе. С соседями поговори. Только осторожно, чтобы потом не болтали: вот, мол, являлись, выспрашивали.
– Понятно.
– Завтра утром найди меня в штабе. Если будут приставать, кто да зачем, ну, скажи, что знакомая… или там невеста, неважно.
– Ладно. – Маруся поправила кудряшку возле уха. – Сделаю.
РОДСТВЕННИКИ СОЛОВЫХ
Побывать у родственников Соловых Алексею посоветовал Величко.
Злополучный телеграфист, несмотря на трусость, отказался назвать даму сердца. Когда его расспрашивали о ней, он точно преображался.
– Нет, нет! – говорил он, прижимая руки к груди и лихорадочно блестя глазами. – Я жертва, и она жертва! Я готов все рассказать! Я их ненавижу, этих негодяев! Они обманули ее так же, как и меня. Она поэтическое создание… Она верила в меня… Умоляю вас: пусть я один пострадаю! – Он тут же пугался своих слов и начинал клясться, что, поддавшись на уговоры контрразведчиков, поступал необдуманно, не желая никому причинить вреда.
Его упорство вызывало у Алексея чувство, похожее на уважение: как-никак это было проявление характера.
Возможно, телеграфист говорил правду, и пленившая его «особа» действительно была игрушкой в руках контрразведчиков. Но Алексей и тем более Величко знали, что связи с контрразведкой легко не порываются. Даже заблуждаясь и не отдавая себе отчета в том, как используют ее врангелевцы, «особа» могла знать, кого, уходя, оставили они в Алешках.
Да и вообще, надо же было с чего-нибудь начинать!