Сотрудник ЧК
Шрифт:
– И еще говорю: кажись, боевой товарищ, наступает полное сопряжение судьбы для красной разведки и…
Он оборвал на полуслове и оглянулся, недовольный, что ему помешали.
Алексей шагнул к стойке и сказал первое, что пришло в голову:
– У вас не найдется листка бумаги, письмецо написать?
– Ах, вам листка бумаги! – вместо Федосовой отозвался чубатый и многозначительно подмигнул приятелю.
Нагловатые глазки его ощупывали Алексея. Он явно заподозрил, что этого высокого подтянутого парня привела сюда совсем не нужда в бумаге, а те же причины, что и его самого.
– Промежду прочим, тут не магазин, бумагой не торгуют. Ошиблись адресатом! – он шутовски выпятил челюсть.
Афоня радостно заржал и снова поправил свой шикарный бант.
– А тебе что? – Алексей, прищурясь, взглянул на него. – Больше других требуется?
– Не, я так, промежду прочим.
– Ах, «промежду прочим»! Ну и держи язык за зубами, не суй, куда не надо!
– Ого-го! – протянул конник, не ожидавший, по-видимому, такого решительного отпора. – Ты, гляжу, смелый!
– А кого бояться, тебя что ли?
– Может, и меня. Неровен час, мозоль отдавлю.
– Оступишься.
– Не оступлюсь! – Чубатый начинал злиться. – Не таких давили!
Привалясь спиной к стойке, он задрал на нее локти, загораживая окошко.
Стычка с ним на глазах у Федосовой была совсем некстати, но отступать было поздно. Девушка смотрела на них насмешливо и выжидательно.
– Ну-ка, пусти!
– А шо будет? – вкрадчиво спросил чубатый.
– Там увидишь.
– А может, мне смотреть неохота? Может, мне желательно, чтобы ты прыснул отседова и дверцу подпер, бо задувает?
– Еще раз говорю: посторонись!
– А то?
– А то пообдеру с порток ленты и девкам отдам в косы заплетать…
Чубатый побагровел.
– Чего-о? – он спустил локти со стойки и зашевелил пальцами на черенке нагайки.
Слева на Алексея горой надвинулся Афоня. Положение становилось угрожающим.
– Перестаньте, пожалуйста! – За стойкой поднялась Федосова. – Если вам надо, идите на улицу, здесь не место…
– Что привязались к человеку? – К Алексею подошел и стал рядом белобрысый красноармеец. – Какого рожна задираете? Пришел человек мирно, письмо написать…
– О, еще один! – удивленно проговорил чубатый. – А ты откуда взялся? Тебе кто межу перепахал?
– Ты, паря, не приставай, – сказал красноармеец. – Не то, смотри, худо выйдет!
– Ого-го!
– Будет тебе и «ого-го».
– Перестаньте же! Вот вам бумага! – Федосова через плечо кавалериста протянула Алексею белый листок бумаги. – Перестаньте…
Алексей взял бумагу и тронул красноармейца за рукав:
– Брось связываться, ну их!
– Идите, идите! – посоветовал чубатый. – А то повыдергаем ходилки, ползти придется! – Он повернулся к Федосовой: – Извиняемся за беспокойство. Неохота вашу самочувствию портить, а то бы мы ему язык-то поукоротили…
Он еще что-то такое говорил, желая покрепче задеть Алексея.
Афоня гудел ему в лад.
Но Алексей уже взял себя в руки, помалкивал.
– Ну, пока до свиданьица, – сказал наконец чубатый, – как-нибудь заедем еще.
– Заходите, заходите, – приветливо пригласила Федосова.
– Заедем! – пообещал чубатый. – Теперича нас не отвадишь. Разведчики – народ верный. Разрешите ручку пожать…
Они попрощались и пошли к выходу. Проходя мимо Алексея, Афоня задел стол, за которым сидел Алексей, а чубатый просипел себе под нос:
– Я тя що встречу, языкатого!
– Давай, давай, разведчик…
Когда за ними захлопнулась дверь, Федосова звонко засмеялась:
– Как вы его поддели лампасами! Убийственно!
Алексей усмехнулся и махнул рукой.
– Пустобрех! – оживленно заметил красноармеец. – Обозники они. Фронтовые ребята так не выламываются.
– Но вы все-таки поступили опрометчиво! – сказала Федосова. – Они могли с вами расправиться, чтобы проявить лихость.
– В такие минуты не думаешь, – возразил Алексей. – Не всегда, знаете, можно сдержаться.
Он наклонился над бумагой, успев заметить, как внимательно посмотрела на него Федосова.
В это время из-за открытой двери в глубине помещения кто-то позвал: «Дося!» Девушка собрала с конторки разложенные на ней письма и вышла, легко и часто постукивая каблучками. Белобрысый красноармеец посмотрел ей вслед и, обернув к Алексею восхищенное лицо, вытянул губы, как бы говоря: «Ух ты, мать честная?» Он еще повозился со своим мешком, попросил у Алексея табачку, закурил, потом долго читал плакаты на стене. Ему не хотелось уходить. Наконец, разочарованно вздохнув, сунул мешок под мышку и тоже ушел.
Алексей нашел на столе обгрызанную ручку, очистил перо от налипшей на него чернильной гущи и задумался. Кому писать? Силину? Может, Воронько? Нет, все не то. Девица работает на почте, вдруг письмо попадет ей в руки?
Он поскреб в волосах и сочинил следующее:
«Здравствуй, Сергей!
Пишу тебе в третий раз, а ответа все нет. Теперь я не в Херсоне, а в Алешках, Родных не нашел. Катя с мужем куда-то уехала. От отца нет вестей. В госпитале, где я лежал, со мною чуть не приключилась беда…»
Алексей описал «мясной бунт» и свое вымышленное участие в нем.
«Сейчас я – писарь в штабе. Работа скучная, а мне другой и не надо. Надеюсь на перемены в жизни, о которых ты знаешь, но пока нет случая…»
Слово «перемены» Алексей дважды подчеркнул: пусть Федосова гадает, что он хотел сказать!
В конце письма он передавал приветы каким-то несуществующим Глебу и Олегу…
Пока Алексей писал, Федосова вернулась за стойку. Поднимая голову, он несколько раз ловил на себе ее зоркий изучающий взгляд. Народу за это время заходило немного: две старушки, беременная женщина с ребенком на руках да пожилой красноармеец из обоза, принесший пачку писем. Все они не вызывали подозрений и долго не задерживались.