Сотрудник ЧК
Шрифт:
План у Алексея был такой: прийти к родственникам Соловых, выдать себя за человека, сидевшего в ЧК вместе с телеграфистом и постараться выведать, кто она, эта «особа». Надо сказать, что в ЧК попал случайно. Нет, он не контра в том смысле, какой они придают этому понятию. Но он и не красный. Он – колеблющийся. Плывет себе по течению, куда вынесет. Вынесло к красным – работает на них. Попал бы к белым – еще лучше… Но вот не попал. Ну что ж, подождем, посмотрим, как пойдет дальше. Война еще не завтра кончается, всякое может быть…
Если спросят, за что взяли в ЧК и почему после этого красные все-таки оставили его у себя на работе, можно наболтать про госпитальную бузу с уварившимся мясом, которую расхлебал Воронько. Сказать, что, не подумавши, выступил на митинге, требовал самосуда над врачами. Чекисты забрали его и еще несколько человек, подержали, попугали и выпустили. И вот там-то встретил Соловых, сидел с ним три дня в камере. Делились последним. А когда Алексея освобождали, Соловых попросил зайти к родным, если случится попасть в Алешки.
Все, кажется, выглядело правдоподобно…
Утром прибежала Маруся. По соседству с Соловых жила старушка, ходившая к ее тетке за травами. Маруся узнала от нее, что сестру телеграфиста зовут Вандой. Ее муж – Владимир Апполинарьевич – когда-то служил в Аскании-Нове – имении известного в округе помещика Фальцфейна. Отец Соловых, акцизный чиновник, умер давно, а мать всего год назад отравилась грибами и тоже умерла. Ванда и ее муж ничего не делают, приторговывают чем-то на базаре.
О телеграфисте ничего не известно. Сестра, возможно, знает, но молчит, с соседями не делится.
Алексей велел Марусе ждать его вечером и пошел к родственникам телеграфиста.
Дом у них был одноэтажный, с гранитным цоколем и крытым крыльцом. Позади – яблоневый сад. В саду Алексей увидел тучного мужчину в ночной рубахе, выпущенной поверх брюк, и в стоптанных шлепанцах на босу ногу. Он обрезал садовыми ножницами сухие ветки на обмазанных известкой яблонях. Большую часть головы этого человека занимала лысина. Там, где не было лысины, росли длинные редкие волосы. Под рубахой колыхался живот. По всей вероятности, это был зять телеграфиста.
Алексей несколько раз прошелся взад-вперед перед домом, пока не заметил, что толстяк начал с беспокойством коситься на него. Тогда, вразвалку подойдя к забору, он достал кисет и принялся скручивать козью ножку.
Зять Соловых понял его маневры. От дерева к дереву он тоже приблизился к забору и остановился шагах в трех от Алексея, у крайней яблони, минуту оба молчали, первым заговорил толстяк:
– Вам кого?
Алексей осторожно повернул голову и осмотрел улицу.
– Соловых, Владислав, здесь жил? – спросил он.
– Ну здесь, – сказал толстяк, помедлив. – А вам на что?
– Вы, случаем, не зятем ему приходитесь, Владимир… запамятовал отчество?
– Апполинарьевич.
– Значит, вы? – Алексей заговорил приглушенной скороговоркой: – Поклон велено передать вам и сестре Ванде. Сказать, чтоб не убивались, что живой… Надежду имеет повидать лично…
– Ага…
– Пусть, говорит, не беспокоятся, вскорости, мол, еще дам весточку.
– Та-ак…
– Вот.
– Поня-ятно…
Алексей ожидал расспросов. Их не было. Толстяк молчал и смотрел на Алексея в упор, впустую щелкая ножницами по ветке.
– Если чего надо, я в штабе работаю… писарем, – сказал Алексей. – Спросить Михалева.
Он оторвался от забора и пошел, не оглядываясь, но чувствуя, что тот смотрит ему вслед…
Алексей вернулся в штаб мрачный и сел переписывать какие-то приказы. Приходилось все передумывать заново. Неудача сломала такой простой и ясный план. Почему? В разговоре с толстяком он вел себя правильно и ушел тоже вовремя: назойливость сразу выдала бы его. Может, зять просто испугался, а после одумается и все-таки придет узнать о судьбе своего незадачливого родственника? Навряд ли. Видно, стреляный воробей, почуял неладное. Эх, надо было не с ним разговаривать, а подкараулить Ванду, сестрицу: с женщинами все-таки легче… Конечно, дурная башка задним умом только и сильна!
Так Алексей казнил себя до тех шор, пока от этого бесплодного занятия его не оторвал голос дежурного по штабу:
– Михалев, к выходу! Принимай гостей: дамочка до тебя пришла!
Писаря, радуясь случаю оторваться от работы и позубоскалить, загалдели:
– Силен парень! Не успел приехать, а уже и дамочку завел!
– Чего не завести! Уходит, когда хочет. За какие заслуги?
«Ну, погоди же! – думал Алексей, идя к выходу. – Сказано, дома ждать, лишний раз глаза людям не мозолить», – Он решил, что пришла Маруся.
Но у входа вместо Маруси стояла высокая худая женщина с припухшим, точно от недавних слез, лицом. Едва увидев ее выпуклые водянистые глаза и белые, будто кислотой травленные, волосы, Алексей догадался, что это – Ванда Соловых! У него радостно забилось сердце…
Теребя бахрому платка, женщина с испугом смотрела на вооруженных людей, сновавших возле штаба.
Алексей прошел мимо нее, слегка задев локтем, негромко бросил:
– Пойдемте…
Женщина вздрогнула, сжала бахрому в кулаке и двинулась за ним.
Алексей свернул в один переулок, в другой, отыскивая место поукромней. Найдя пустынный тупичок, он остановился и подождал женщину. Она подошла, глядя на него со страхом, недоверием и надеждой.
Алексей вдруг почувствовал всю сложность своей задачи.
Соловых был врангелевским шпионом и справедливо должен был понести наказание. Такова логика великой борьбы, которую они вели, и даже тень жалости к нему не тревожила Алексея. Но сейчас перед Алексеем стояла женщина, для которой плюгавый алешкинскии телеграфист был родным человеком – братом. Страх за его судьбу пригнал ее сюда, несмотря на опасность. Муж, должно быть, не пускал… Плакала: вон как опухло лицо. И все-таки пришла… Алексей вспомнил свою Екатерину. Та, наверно, тоже прибежала бы, забыв все на свете, чтобы получить о нем весточку. И Глущенко не смог бы помешать… Где она теперь?..