Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

_‹1940›

НИКОЛАЙ КЛЮЕВ

(1887–1937)

* * *

Солнце Осьмнадцатого года, Не забудь наши песни, дерзновенные кудри! Славяно-персидская природа Взрастила злаки и розы в тундре. Солнце Пламенеющего лета, Не забудь наши раны и угли-кровинки, Как старого мира скрипучая карета Увязла по дышло в могильном суглинке! Солнце Ослепительного века, Не забудь Праздника великой коммуны!.. В чертоге и в хижине дровосека Поют огнеперые Гамаюны. О шапке Мономаха, о царьградских бармах Их песня? О, Солнце, — скажи!.. В багряном заводе и в красных казармах Роятся созвучья-стрижи. Словить бы звенящих в построчные сети, Бураны из крыльев запрячь в корабли… Мы — кормчие мира, мы — боги и дети, В пурпурный Октябрь повернули рули. Плывем в огнецвет, где багрец и рябина, Чтоб ран глубину с океанами слить; Суровая пряха — бессмертных судьбина — Вручает лишь Солнцу горящую нить.

_‹1918›

КРАСНАЯ

ПЕСНЯ

Распахнитесь, орлиные крылья, Бей, набат, и гремите, грома, — Оборвалися цепи насилья, И разрушена жизни тюрьма! Широки черноморские степи, Буйна Волга, Урал златоруд, — Сгинь, кровавая плаха и цепи, Каземат и неправедный суд! За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами, — Довольно им властвовать нами! На бой, на бой! Пролетела над Русью жар-птица, Ярый гнев зажигая в груди… Богородица наша Землица, — Вольный хлеб мужику уроди! Сбылись думы и давние слухи, — Пробудился народ-Святогор; Будет мед на домашней краюхе, И на скатерти ярок узор. За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами, — Довольно им властвовать нами! На бой, на бой! Хлеб да соль, Костромич и Волынец, Олончанин, Москвич, Сибиряк! Наша Волюшка — божий гостинец — Человечеству светлый маяк! От Байкала до теплого Крыма Расплеснется ржаной океан… Ослепительней риз серафима Заревой Святогоров кафтан. За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами, — Довольно им властвовать нами! На бой, ка бой! Ставьте ж свечи мужицкому Спасу! Знанье — брат и Наука — сестра, Лик пшеничный, с брадой солнцевласой — Воплощенье любви и добра! Оку Спасову сумрак несносен, Ненавистен телец золотой; Китеж-град, ладан Саровских сосен — Вот наш рай вожделенный, родной. За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами, — Довольно им властвовать нами! На бой, на бой! Верьте ж, братья, за черным ненастьем Блещет солнце — господне окно; Чашу с кровью — всемирным причастьем Нам испить до конца суждено. За Землю, за Волю, за Хлеб трудовой Идем мы на битву с врагами, — Довольно им властвовать нами! На бой, на бой!

_‹1918›

* * *

Я потомок лапландского князя, Калевалов волхвующий внук, Утолю без настоек и мази Зуд томлений и пролежни скук. Клуб земной — с солодягой корчагу Сторожит Саваофов ухват, Но, покорствуя хвойному магу, Недвижим златорогий закат. И скуластое солнце лопарье, Как олений, послушный телок, Тянет желтой морошковой гарью От колдующих тундровых строк. Стих — дымок над берестовым чумом, Где уплыла окунья уха, Кто прочтет, станет гагачьим кумом И провидцем полночного мха. Льдяный Врубель, горючий Григорьев Разгадали сонник ягелей; Их тоска — кашалоты в поморьи — Стала грузом моих кораблей. Не с того ль тянет ворванью книга И смолой запятых табуны? Вашингтон, черепичная Рига Не вместят кашалотной волны. Уплывем же, собратья, к Поволжью, В папирусно-тигриный Памир! Калевала сродни желтокожью, В чьем венце ледовитый сапфир. В русском коробе, в эллинской вазе, Брезжат сполохи, полюсный щит, И сапфир самоедского князя На халдейском тюрбане горит.

_‹1919›

* * *

Мой край, мое поморье, Где песни в глубине! Твои лядины, взгорья Дозорены Егорьем На лебеде-коне! Твоя судьба — гагара С Кащеевым яйцом, С лучиною стожары, И повитухи-хмары Склонились над гнездом. Ты посвети лучиной, Синебородый дед! Гнездо шумит осиной, Ямщицкою кручиной С метелицей вослед. За вьюжною кибиткой Гагар нескор полет… Тебе бы сад с калиткой Да опашень враскидку У лебединых вод. Боярышней собольей Привиделся ты мне, Но в сорок лет до боли Глядеть в глаза сокольи Зазорно в тишине. Приснился ты белицей — По бровь холстинный плат, Но Алконостом-птицей Иль вещею зегзицей Не кануть в струнный лад. Остались только взгорья, Ковыль да синь-туман, Меж тем как редкоборьем Над лебедем Егорьем Орлит аэроплан.

_‹1927›

АБУЛЬКАСИМ ЛАХУТИ

(1887–1957)

С таджикского

* * *

Горю, в тебя влюбленный, — если не знаешь, узнай! Люблю, тобой сожженный, — если не знаешь, узнай! Что мне судьбы жестокость, соперников коварство? Сломлю я все препоны, — если не знаешь, узнай! Не слушай злоречивых, я чту любви обеты, Я чту любви законы, — если не знаешь, узнай! Умру я, к изголовью ты встанешь — я воспряну, Тобою оживленный, — если не знаешь, узнай! Ты локоном летучим привязываешь сердце, Я раб завороженный, — если не знаешь, узнай! Сопернику на зависть тебя я поцелую, Всегда не утоленный, — если не знаешь, узнай! О, разве ты не знаешь, что Лахути — скиталец, Твоим лицом плененный? Если не знаешь, узнай!

_{‹Стамбул, 1920›}

* * *

Сними

чадру — доколе длить изгнанье Красоты? Пускай увидит целый мир блистанье Красоты. Цепей и пут не признают в республике любви — Пою кудрей коротких власть, восстанье Красоты. К чему коса, тугой аркан? И без него к себе Сердца плененные влечет сверканье Красоты. Любви заветную скрижаль читал я и, твое Встречая имя, постигал призванье Красоты. В совете сердца моего на месте первом был Твой образ несравненный в день избранья Красоты. Меч революции крушит все званья, всех владык, Но не владычицу-любовь, не званье Красоты. На тысячу вопросов даст нам логика ответ, Но где уста, что отразят воззванье Красоты? Всем счастье дарит Красота, один лишь Лахути, Гонимый роком, испытал терзанье Красоты.

_‹1925›

ПЕСНЯ О ВОДЕ

Как застава великанов — гор могучая гряда. Там в журчанье неустанном льется праздная вода. А у нас земля томится, — нет колодца, чтоб напиться, Я пойду за воду биться — приведу ее сюда. Истомлен народ мой жаждой, сушит рот проклятый зной… Здесь у нас мечтает каждый о глотке воды всегда. Я верну лугам их свойство — расцветать и зеленеть, Тополей седое войско зашумит листвой тогда. Пусть взовьется над садами яблонь розовое пламя, В речке вместе с облаками отразятся пусть стада. Я на радостях надену белоснежную чалму, Для гостей амударьинских приготовлена еда. А пока пора проститься, я иду за воду биться, Не желаю я хвалиться, но она придет сюда!

_‹1929›

РОДИНЕ

Я тот, о милая отчизна, кто за тебя на смерть пойдет, Кто сотней уст неутомимых тебе во славу гимн поет. Я тот, кто пламенно и страстно в тебя до старости влюблен, Кому любовь к тебе дарует и юный жар, и смелый взлет. Я тот, кто в час беды грозящей, при свисте вражеской стрелы Вперед кидается без страха и грудью за тебя встает. Урок для юношей — в сраженьях промчавшаяся жизнь моя, Рассказ о том, как люд рабочий встает на бой, свергает гнет. Сегодня юноши педаром отцом зовут меня; я тот, Кого своим солдатом старым зовет трудящийся народ. Но к знанью разум мой стремится и к очищению — душа, Пустых невежд самодовольство во мне приюта на найдет. Таков при жизни; а настанет мой час глаза сомкнуть навек — С живыми рядом я незримо продолжу боевой поход. Когда услышишь дальний голос, что каждой песней и стихом Тебя с восторгом прославляет, — знай, это голос мой поет. Цветок, в чьем аромате — верность, увидишь на своем пути, — Вглядись в него: меж лепестками мой взор живой тебе сверкнет. Любовью к дорогому краю все существо мое полно, С рассветом родины бессмертной мой дух бессмертье обретет. Певец отчизны я, не диво, что людям громко говорю: Я — Лахути из Кермапшаха, пусть каждый так меня зовет.

_‹1956›

САМУИЛ МАРШАК

(1887–1964)

ВОТ КАКОЙ РАССЕЯННЫЙ

Жил человек рассеянный На улице Бассейной. Сел он утром на кровать, Стал рубашку надевать, В рукава просунул руки — Оказалось, это брюки. Вот какой рассеянный С улицы Бассейной! Надевать он стал пальто — Говорят ему: не то. Стал натягивать гамаши — Говорят ему: не ваши. Вот какой рассеянный С улицы Бассейной! Вместо шапки на ходу Он надел сковороду. Вместо валенок перчатки Натянул себе на пятки. Вот какой рассеянный С улицы Бассейной! Однажды на трамвае Он ехал на вокзал И, двери открывая, Вожатому сказал: — Глубокоуважаемый Вагоноуважатый! Вагоноуважаемый Глубокоуважатый! Во что бы то ни стало Мне надо выходить. Нельзя ли у трамвала Вокзай остановить? Вожатый удивился — Трамвай остановился. Вот какой рассеянный С улицы Бассейной! Он отправился в буфет Покупать себе билет. А потом помчался в кассу Покупать бутылку квасу. Вот какой рассеянный С улицы Бассейной! Побежал он на перрон, Влез в отцепленный вагон, Внес узлы и чемоданы, Рассовал их под диваны, Сел в углу перед окном И заснул спокойным сном… — Это что за полустанок? — Закричал он спозаранок. А с платформы говорят: — Это город Ленинград. Он опять поспал немножко И опять взглянул в окошко, Увидал большой вокзал, Удивился и сказал: — Это что за остановка — Бологое иль Поповка? — А с платформы говорят: — Это город Ленинград. Он опять поспал немножко И опять взглянул в окошко, Увидал большой вокзал, Потянулся и сказал: — Что за станция такая — Дибуны или Ямская? — А с платформы говорят: — Это город Ленинград. Закричал он: — Что за шутки! Еду я вторые сутки, А приехал я назад, А приехал в Ленинград! Вот какой рассеянный С  улицы Бассейной!

1616–1949

Я перевел Шекспировы сонеты, Пускай поэт, покинув старый дом, Заговорит на языке другом В другие дни, в другом краю планеты. Соратником его мы признаем, Защитником свободы, правды, мира. Недаром имя славное Шекспира По-русски значит: потрясай копьем. Три сотни раз и тридцать раз и три Со дня его кончины очертила Земля урочный путь вокруг светила, Свергались троны, падали цари… А гордый стих и в скромном переводе Служил и служит правде и свободе.