Современная румынская пьеса
Шрифт:
Долгий треск и грохот.
Слышали? На дно пошел. Красивое зрелище. Жуткое.
И р и н а. Что это за грохот?
Т и т у. Это рушатся погреба и подвалы, веранды и фундаменты. А-а-а… Даже зевать хочется…
И р и н а. Ты что, зеваешь?
Т и т у. Кажется.
И р и н а. Тебе что, надоело рассуждать здраво? Поразительно. Все течет, а ничего не изменяется. У меня такое ощущение, что все остановилось. Ну, давай вместе зевать. Это ты хорошо придумал.
Т и т у. Вы когда-нибудь ругались с учительницей из второй школы, что на горе?
И р и н а. Почему вдруг — ругалась? Почему ты спрашиваешь?
Т и т у. Просто так, чтобы знать. Ее дом
И р и н а. Мы как-то с ней поспорили на совещании… Но не настолько… чтобы мстить и преследовать…
Т и т у. Жернов летит… как метеор… Школьные сочинения плавают вокруг… как детские пеленки… Ух ты! Молодчина! Вовремя свернул. В миллиметре от вас прошел. Добрая душа, ничего не скажешь. Да и мне здесь… на этой палке… повезло. Можно будет еще ведер двадцать набрать…
И р и н а (ребенку). А ты что молчишь?
Т и т у (то шепотом, то громко, меняя голос, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли).
Если в море ты держишь хотя бы мизинец — Это что-то уже! Это дамба. Суша распространяется С тонкой полоски земли, окруженной водою, И продвигать ее дальше — долг моряка, Рожденного здесь, на берегу, облепленном кораблями. Я был на дамбе, я был на дамбе, я сам был дамбой, Твердой сушей, сдерживающей воды. И вот выхожу я в открытое море, За собой оставляя Людей, покачивающихся в кастрюлях С веслами, то есть с огромными ложками, Которыми можно рубить, как в борще, Водоросли морские. Друзья, вам никак уже мне не помочь! Прощайте! Я вышел на битву Один на один с этой ширью. Оплеванный пеной, Бросаемый дикой волной, Верчусь, кувыркаюсь, барахтаюсь, рыпаюсь в море, Соленый свой пот добавляя к соленой воде.Ирина начинает прислушиваться к его словам.
Что бы вы там ни говорили — а в море есть горечь, С которою ваша желчь Не идет ни в какое сравненье, И есть в нем истинный гнев, как будто ему угрожают До дна его высушить, и есть в нем усталость От вечного, однообразного, скучного дела — Собой берега заливать и пугать оголтелых ворон…И р и н а. Эй, ты, послушай, что это за «истинный гнев» и что это за «желчь»? Не улавливаю смысла.
Т и т у.
И пора бы уж мне, заплывшему так далеко, Кого-нибудь или хоть что-нибудь встретить. Чтобы ударили в честь меня в колокола Или в раковины, что бронзы литой многозвучней, Чтобы морская пустыня мне честь воздала — Я, обросший ракушками, готов ее слушать, как эхо…(Слушает.)
Тишина.
Тишина. Только дамба за мной, разрушаясь, скрипит. Разрушенье — ЕдинственныйИ р и н а (помолчав). Да, конечно… И я так думаю… Послушай, а все же — о чем это ты?
Т и т у. Да разве я что-то говорил? Да? Значит, я думал вслух. А я думал, что только думаю…
И р и н а. Думаю! Орал, как громкоговоритель на площади… Знаешь, а ты ведь настоящий философ… Мысли у тебя… такие абстрактные… обо всем об этом…
Т и т у. Об этом колодце!
Звук бьющейся посуды.
И р и н а. Ну вот, чашку разбила!
Т и т у. Это к счастью…
И р и н а. Ох!
Т и т у. У меня, кажись, веко дергаться начало. Ресница попала. У вас ресницы длинные? Вы бы мне протянули их, а я бы по ним легонько перешел… Не смей на других глаза пялить! Нечего на них глазеть! Не смей ни на кого смотреть, бесстыжая! Я ведь могу рассердиться! Ой, рассержусь! Это после того-то, что мы обручились?
И р и н а (не понимает, в чем дело). Ты что? Ты что?
Т и т у. С короткой твоей юбочкой покончено… Да и родителям нечего на коленки твои любоваться… Не их это теперь забота — твои коленки! Тоже мне родители… И чужих детей бросай учить! Свои теперь будут! Так я хочу… Чтоб много… чтоб целый класс!
И р и н а (вся сжавшись). Да ты…
Т и т у. Или даже два класса… параллельных… «А» и «Б»! (Наставительно.) Ну, прополощи горло и скажи «А-а-а…», «Бэ-э-э…»
И р и н а. Ты как себе позволяешь со мной разговаривать? Ты чего добиваешься, чтоб я заплакала?
Т и т у. А, захныкала… (Другим тоном.) Ой, простите, пожалуйста! Это у меня какой-то заскок… Помутилось… Неудивительно! Фосфор в мозгу весь намок, вот и замкнуло…
И р и н а. Проясняется?
Т и т у. Понемногу. Кое-какие мыслишки зашевелились. А что, солнце уже зашло? Так рано? А как же скот на пастбище? А, вот они, возвращаются… Машут хвостами, отгоняют мух, слепней. Быки плывут, подняв рога над водою. Коровы. Пегие. Всем стадом. Хорошо, что не разбрелись. Ну-ка, ну-ка, кажется, наша Мурджила… И рядом с ней — Приан… Как зубры… Все стадо поплыло вниз, в долину. Только бы бычок от них не отстал!
И р и н а. Испокон веков наши мужики гордились своим скотом. Своей землей. Своим домом…
Т и т у. Касательно земли — так ее вовсе не видать, а насчет скота, сами видите, какая на него напасть нашла, хоть и прививки от ящура поголовно всем делали…
И р и н а. Пропадут, все пропадут.
Т и т у. Плавать они умеют. Плавать я их научил. Да только куда их занесет? Придется потом всю округу облазить.
И р и н а. Ничего. Все себе вернем, все начнем сначала. Наши мужики — народ хозяйственный, опытный, все пережили…
Т и т у. И еще переживут. Не все еще прошли… смотрите, смотрите, овцы плывут всем гуртом! И стадо нашего Боалы… Теперь все. Теперь дело к концу. Конец.