Современный болгарский детектив. Выпуск 3
Шрифт:
— Хорошо! — резко произнес он, благодушие растаяло в тумане, и на меня снова глядели стальные глаза пятьдесят первого, определившие меня в ту самую камеру, где я чувствовал себя так скверно. — Что я должен сделать, чтобы предстать перед тобой… побритым и умытым?
— Ты должен предстать таким не передо мной, а… ты знаешь перед кем…
— Твое мнение для меня не менее важно.
— Хорошо, тогда подумаем, с чем ты можешь явиться ко мне и к Марии… И я даже готов помочь тебе! В общем, в двух словах — нам нужно подробное выяснение всех обстоятельств вокруг того расследования. Ну, и еще одно условие есть, но о нем позже.
Нужно было быть полным дураком, чтобы не прочитать в его насмешливом взгляде не подлежащего обсуждению приговора:
— И это серьезно? Мне ставит какие-то условия главный следователь окружного управления МВД?
— Ну, раз сам главный следователь ставит условия, значит, ты должен их выполнить! — попытался я вернуть ему той же монетой, но шутка не удалась — стальные глаза уже пронизывали меня насквозь.
— Есть вещи, касающиеся того расследования, Свилен, о которых я не имею права рассказывать абсолютно никому. Кроме того, половина вопросов, возникших тогда, так и остались непроясненными. Сюда относится и возможная вина Марии. Просто не хватило доказательств, и расследование прекратили. Ты ведь знаешь, что говорят по этому поводу классики — лучше оставить пять преступлений нераскрытыми, чем наказать хотя бы одного невинного человека. Так что нечего нам обсуждать.
— Мы будем обсуждать этот вопрос столько, сколько я сочту необходимым! — Я тоже сменил тон, но в моем, достаточно спокойном, голосе он, видимо, почувствовал не угрозу, нет! — а то, что со мною его попытки напустить на себя важность, а вокруг страх и туман не пройдут. — Кроме того, ты ведь настаивал на встрече! И в тот момент, когда ты почувствуешь, что наш разговор угрожает сверхсекретной государственной тайне, — (тут уж я не удержался от едких и желчных интонаций), — хватай свой чемоданчик — выход вон там!
Похоже, я осадил его малость. Он снова предложил мне импортные сигареты, я снова отказался, и он несколько театрально вздохнул:
— Втравишь ты меня в историю…
И поскольку я промолчал, он вынужден был заговорить:
— Ну, в общем, короче — полиция узнала о том, что было известно только тем, кого арестовали, и Марии. Протоколы допросов арестованных не сохранились, поэтому неясно, от кого полиция получила сведения — выбила у них или от кого-то со стороны. А Нейчо, с которого начался провал, был схвачен по дороге из тира, где он учился стрелять…
Георгий помолчал немного, вдруг сжал кулак и стукнул по столу:
— Ты понимаешь, Свилен, погибли в мучениях три лучших наших товарища, а ты хочешь, чтобы я был христианином и всем все простил! Мы должны были выяснить истину! Или хотя бы попытаться…
Да, он снова, как и прежде, обвинял меня в мягкотелости, но я к этому давно привык.
— А когда вы пытались выяснить истину, не приходило ли вам в голову, что из-за этой своей прихоти научиться стрелять в тире Нейчо, скорее всего, сам попал в пасть к волку? Разве ты не помнишь, как старшая Мария предупреждала нас, что полиция ведет наблюдение за ее тиром? И мы постановили — не стрелять там? Помнишь ты это или нет?
— Видишь ли, в чем дело, — прервал он меня скорее с грустью, чем с досадой. — Марию тогда спасли две вещи: первая — то, что не ты первый выстроил эту логическую цепочку, и вторая — то, что во время следствия стало ясно — произошла путаница между двумя Мариями и большинство обвинений, выдвинутых против нашей Марии, основаны на этой путанице, а ведь старшая Мария, что греха таить, якшалась с полицией, верно?
— Ну, браво! — Еще немного, и я ударил бы его. — И после того, как вы наконец разобрались в том, что против нашей Марии нет ну никаких улик, никаких доказательств вины, вы даже не соизволили извиниться!
— Но… остались еще некоторые сомнительные моменты…
— Какие еще «сомнительные моменты»?!
— А такие, что старшая Мария, скорее всего, не кончила жизнь самоубийством, а была убита…
— Интересно, очень интересно, — проворчал я. — И кем же, например?
— Например, кем-то, у кого был такой же, как у нее, ключ от задней двери тира, кто знал, что только из бельгийки можно смертельно ранить человека и поэтому именно бельгийка самая подходящая винтовка для того, чтобы инсценировать самоубийство, и этот кто-то наверняка жил поблизости от тира «жертвы» и мог сделать это незаметно для постороннего глаза, и, наконец, кроме всего прочего, это мог быть человек, который боялся быть выданным новой власти за какое-то страшное преступление… Тебе не кажется, что сделать все это мог только человек «изнутри», то есть из кибитки?
— Мне кажется, что при составлении своей гениальной гипотезы ты пропустил одну только маленькую деталь — предсмертное письмо Марии Робевой.
— Да, это письмо действительно одна лишь деталь, и хотя она спасла нашу Марию, но гипотезу она все-таки не разрушает!
— Очень интересно — чем дальше, тем все интереснее! — я уже не мог удержаться от издевательской интонации. — Это почему же, смею спросить, не разрушает?
— Потому что так или иначе, но самоубийства не было. Не было, понятно?! Вот скажи мне — ты ведь большой специалист по этим делам, не то что я: самоубийство из такой длинной винтовки, как бельгийка, как происходит? Рукой ты не достанешь до курка, значит, босой ногой, так ведь?
— Ну, допустим — чаще всего так.
— А она была обута!! — выкрикнул он победоносно.
— Кто тебе сказал?
— Тот, кто был в патруле вместе с Марией, когда они нашли старшую. Он признался, что сразу же заметил это, но рассказал только во время следствия. Ты не знаешь его, он софиец и был прислан сразу после 9-го в помощь местным товарищам.
— А где он теперь?
— Умер давно. У него были тяжелые ранения, и жил он после всего недолго.
Уверенный тон и чувство нагловатого превосходства, которое звучало в словах Георгия, просто взбесили меня.
— Слушай, брат! На спуск винтовки можно нажать, помимо босой ноги, еще сто одним способом! Назову тебе всего три, и каждым можно было воспользоваться в задней части тира: с помощью обыкновенной палочки или прутика или забитого куда-то гвоздя и простой веревки! Что говорит по этому поводу твой свидетель, а?
— О прутиках, гвоздях и веревках я его не спрашивал.
Георгий старался по-прежнему держаться с апломбом, однако впервые за все время разговора с ним я уловил в его глазах едва мелькнувшую тень неуверенности.