Современный шведский детектив
Шрифт:
— Он вечно ругал нынешнюю молодежь, — сказал Линдер.
— «Левацкие подонки» — так он их называл, — уточнил Линдау, работавший в фирме фотографом.
— В первую очередь он поливал студентов, — продолжал Линдер.
— «Левацких гнид», по его словам, — подчеркнул Линдау.
— Вечно твердил, что раньше, мол, было совсем иначе, — сказал Линдер. — Студенты сидели тише воды ниже травы. Учились и занимались тем, чем положено. А теперь, мол, житья от них не стало. Потом он еще ворчал, что студенты подрывают репутацию города. И себе тоже вредят. Но не думайте, будто он
— Помню, — заговорил Линдау, — однажды… кажется на празднике фирмы, сидели мы с ним в уголке и болтали. Вдруг он, как всегда, ни с того ни с сего завелся и пошел разглагольствовать, любимого конька оседлал. Я дословно не помню, но смысл был примерно такой: до тошноты опротивели ему все эти радикалы, плетущиеся в хвосте у идеологических лидеров Опротивела эта толпа: на каждом углу проповедуют затверженные по книжкам утопии, а после имеют наглость принимать аплодисменты, хотя таланту-то ни на грош, все чужое! Сыплют обвинениями и огульно именуют реакционным все, что их раздражает, будь то мозоль или теплое пиво… И заложено это самое… как же он сказал, дай бог памяти… а-а, в спинном мозгу «Кларте», «Тидсигналь» [21] и прочих библий для дураков… Ничего себе, верно?
21
Журналы, выходившие в Швеции в 20-е годы.
— Да уж, — сказала женщина лет сорока пяти, Барбру Густафссон. Голос у нее был визгливый, с кальмарским акцентом. — Эрик, я бы сказала, придерживался весьма трезвых взглядов, и хихикать тут не над чем. Ясно? Постыдились бы его памяти…
Хольмберг взглянул на нее: длинная серая юбка старомодного фасона, остроносое лицо.
— А, брось ты! — отмахнулся Линдер и тихо пробормотал: — Ведьма косная.
— И, по-моему, он был религиозен, — добавила Барбру Густафссон.
Все расхохотались — до такой степени это заявление противоречило тому, что рассказал Линдау.
Хольмбергу фромовская речуга показалась отнюдь не смешной. Хотя Линдау, повидимому, очень точно воспроизвел и его голос, и возмущенные жесты. Судя по реакции фрекен Густафссон.
— Ладно, — сказал Линдер. — Попробуем все же остаться беспристрастными. Он был не так глуп. Хотя и несколько старомоден.
— Несколько… — едва слышно шепнул Линдау, подумав: какая тонкость нюансировки!
— Старомоден, я повторяю, — продолжал Линдер, свирепо глядя на Линдау. — Он не раз говаривал, что вообще-то среди левых масса умных людей. Только вот если б они мылись, и стриглись почаще, и научились самостоятельно думать, и попытались адаптироваться, тогда бы от них наверняка была польза обществу. Ведь на поверку большинство оказались этакими салонными революционерами и приспособились, да, между прочим, у них и не было другого выхода, иначе не получишь работы и жить будет не на что. Хотя сомневаюсь, взял бы он на работу человека левых взглядов… очень
Вот, пожалуй, и все, что удалось выяснить о покойном Эрике Фроме.
В половине четвертого Турен, Улофссон и Хольмберг вернулись в управление, по дороге перекусив в кафе.
Турен быстро провел пресс-конференцию и, насколько возможно, обрисовал журналистам положение вещей, не преминув обругать редактора местной хроники из газеты «Квельпостен».
В четверть пятого они наконец остались одни в кабинете Турена.
— Н-да… — вздохнул комиссар. Вид у него был усталый. — Честно говоря, не густо.
В дверь постучали, и секретарь вручил Турену протокол вскрытия.
— Спасибо. Только сейчас получили?
— Да нет. Минут пятнадцать назад.
Турен быстро просмотрел бумаги.
— Гм… да… гм… Практически ничего нового… Ах ты, черт!
Хольмберг с Улофссоном так и подпрыгнули.
— Что там такое? — в один голос спросили оба.
— Вот это да! Только послушайте: «Пуля, извлеченная из тела убитого, имеет калибр девять миллиметров и изготовлена из пластмассы», — прочитал он. — Из пластмассы!
— Из пластмассы?!
— Из пластмассы!
— Господи боже, — изумился Хольмберг, — но ведь это же холостой патрон…
— Верно, — кивнул Улофссон.
— Верно, — повторил Турен. Он был растерян. — Холостой патрон. Но ты бы удивился, если б знал, что могут натворить такие вот пластмассовые пули. Убойная сила у них не меньше, чем у настоящих. Хотя с большого расстояния стрелять ими, конечно, нельзя. Вся разница в том, что они не взрываются. Входят, как пробка, и намертво застревают.
— Да знаю я, — буркнул Хольмберг. — Но что мне абсолютно непонятно, так это почему убийца воспользовался холостым патроном.
— Вот именно, — поддакнул Улофссон.
— Да… — протянул комиссар. — Бесспорно, это загадка. Но у нее непременно должно быть объяснение, пусть даже неожиданное. Гм… пластмасса… — Он медленно покачал головой. — Ну, а как там? Собирались они нанимать нового сотрудника?
— Собирались, — ответил Улофссон.
— И как успехи?
— Да, в общем, не знаю.
— Понятно. Но объявление насчет вакансии давали?
— Давали.
— Попроси у этой Инги Йонссон список соискателей. — Задребезжал телефон. Комиссар снял трубку: — Турен.
Звонил Линдваль.
— Да?.. Да. Я только что получил протокол вскрытия. Он тут, у меня перед глазами. Да. Разве не странно? Пластмассовая пуля… В самом деле непонятно… Что ты сказал? Вы ее забрали?.. Отлично. Да. Да. Хорошо. Смотри по обстановке, ладно? О'кей… Хорошо… Пока. — Он повесил трубку. — Любопытно, даст нам эта пуля хоть что-нибудь или нет. Пока это единственное связующее звено с убийцей. Представляете, очевидно, в четверг, в пятницу, в субботу, в воскресенье этот тип, судя по всему, отсиживается в машине, а вечером в понедельник идет к двери, звонит, зная, что откроет Фром, и — ба-бах! Выстрел прямо в сердце. С расстояния в метр, причем пластмассовой пулей. Странно…