Спальня светской женщины

Панаев Иван Иванович

— Съ нкотораго времени я этому очень врю, — возразила съ насмшливою улыбкою г-жа М*.— И я знаю, что ты имешь причины боле слушать графа Врскаго, чмъ меня!

* * *

Черезъ день посл этого разговора зала княгини Гранатской блистала огнями; въ этой зал собрано было все: роскошь, изящество, утонченная свтскость, образованіе, острота, умъ, гордость, тщеславіе, изысканность, любовь, волокитство, юность, дряхлость, красота… и все смшивалось, вса сливалось, все кружилось въ глазахъ, оставляя въ памяти недоговоренныя фразы, недоконченныя мысли, недоясненные взгляды. Среди этого хаоса возставало одно существо упоительне

всхъ, совершенне всхъ… То была хозяйка дома. Съ самаго появленія своего въ обществахъ никогда и нигд она еще не была такъ поразительна… Казалось, она одушевлена была новою жизнью, досел невдомою ей: жизнью души; новымъ чувствомъ, котораго она прежде тщетно искала: чувствомъ высокой любви!.. Взглядъ ея сверкалъ искрами сердца, уста трепетали поцлуями, грудь волновалась полнотою сладостпыхъ вздоховъ… Это было видніе, ниспосланное небомъ поэту. Это была мечта художника, мечта Рафаэля, когда душа пробудила его и въ волшебномъ зарев указала стоявшую предъ нимъ Мадонну!

Вс съ почтительнымъ удивленіемъ преклонялись предъ княгинею, вс были заворожены ею въ этотъ вечеръ…

Когда графъ Врскій, совершенно до того забывшій ее, вдругъ взглянулъ на нее и потомъ бросилъ испытующіе глаза на свою баронессу, она показалась ему такою жалкою, такою ничтожною! Онъ едва могъ скрыть свое волненіе — онъ обернулся въ сторону: прямо противъ него стоялъ статный, ловкій, заманчивый молодой человкъ, одтый съ самымъ тонкимъ, заботливымъ вкусомъ… Лицо его обведено было рзкими, поэтическими чертами; огненный взоръ его слдилъ въ ту минуту княгиню, будто говоря: "Дивитесь, дивитесь, безумные! Вдь я вложилъ въ это обворожительное существо душу, я раздулъ въ немъ искру огня! Это мое созданіе!"

Графъ невольно вздрогнулъ. Молодой человкъ былъ его прежній товарищъ — Викторъ Громскій.

Какая-то неопредленная мысль промелькнула въ голов графа.

— Княгиня сегодня очень интересна! — говорила г-жа М* стоявшей возл нея баронесс.

— Да, она не дурна, — блдня, отвчала послдняя. — А хочешь ли, Аделаида, я теб покажу ея любовника, этого страшнаго дикаря съ неразлучнымъ кинжаломъ. Вотъ онъ, направо отъ насъ, со сложенными руками…

Г-жа М* покрылась багровымъ румянцемъ… она вполн поняла ядовитую иронію баронессы.

— Это онъ? — сказала одна молодая дама стоявшему возл нея камеръ-юнкеру, указывая на Громскаго.

— Кажется, да.

— Ah! qu'il est beau, ce jeune homme! — Музыка гремла, все прыгало и вертлось съ беззаботнымъ самодовольствіемъ…

Княгиня, проскользнувъ незамтно мимо Виктора, устремила на него свой волшебный взглядъ, — взглядъ, который говорилъ ему: это все для тебя, для тебя одного, милый!..

Когда балъ приближался къ концу, когда утомитольная мазурка была на исход, нетанцовавшій графъ Врскій, стоя возл окна, разговаривалъ съ самымъ короткимъ своимъ другомъ, кавалергардскимъ ротмистромъ, Громскій, незамченный ими, очутился нечаянно сзади ихъ въ амбразур окна и сдлался невольнымъ слушателемъ разговора.

— Княгиня восхитительна! — восклицалъ ротмистръ… — Ты счастливецъ, Александръ! Но вмст съ этимъ ты и безумецъ: можно ли было промнять ее на баронессу, разстаться съ ней! Какая нелпая мна!.. Она не проститъ теб оскорбленія, ты потерялъ ее, и навчно! Говорятъ, уже твое мсто занято: и непостижимо! Какой-то неизвстный никому уродъ пользуется ея благосклонностью…

У Громскаго поднялся дыбомъ волосъ, но не отъ

послднихъ словъ ротмистра.

— Вздоръ! — отвчалъ съ небрежною задумчивоетью и съ выразительною хвастливостью молодоіі графъ. — Сущій вздоръ! она моя, она не уйдетъ отъ рукъ моихъ! Она была и будетъ моею! Я перешагну черезъ этого глупца — и снова брошусь въ ея объятія… Я завтра же буду въ ея будуар!

Громскій былъ блденъ, какъ мертвецъ, етраіненъ, какъ помшанный; губы его синли; онъ весь дрожалъ въ лихорадк; кулаки его были стненуты, перчатки разорваны въ сгиб пальцевъ, и въ обоихъ кулакахъ онъ держалъ по половин батистоваго платка…

Когда вс разъхались, Громскій неслышно подошелъ къ княгин…

— До завтра! — произнесъ онъ убійственнымъ голосомъ и какъ тнь скрылся.

Она вскрикнула.

Громскій сдержалъ общаніе: на другой день, въ 11 часовъ утра, онъ былъ въ ся спальы. Цвтъ лица его былъ такъ же страшенъ, какъ наканун, въ ту минуту, когда онъ выслушивалъ роковыя слова, — будто жизнь его съ той минуты замерла въ немъ. Только глаза юноши сверкали молніей страсти, только походка была порывиста… Онъ засталь княгиню, противъ обыкновенія, въ этотъ часъ уже совершенно одтою. Видно было по изнеможенію лица ея и по истом во всхъ движеніяхъ, что она во всю ночь не смыкала глазъ. Онъ ходилъ по комнат; она съ замираніемъ сердца слдила шаги его.

Онъ остановился противъ нея.

— Знаете ли, княгння, — произнесъ онъ ледянымъ голосомъ, — я теперь только понимаю, что такое жизнь… Одна минута, только одна минута — и человкъ, слпецъ, стоитъ озаренный страшнымъ пламенемъ, пламенемъ, которое ниспосылаетъ ему само небо. Часто среди благодатной тиши лазореваго неба набгаютъ черныя тучи, спускаются ниже и ниже, захватываютъ дыханіе — и молнія, блеснувъ, распахнетъ гнвный свтъ свой по неизмримому пологу. Не правда ли, такая картина и неожиданна, и чудесна… Бури очищаютъ воздухъ, бури благодтельны, княгиня!..

Она молча, съ темнымъ предчувствіемъ чего-то, смотрла на Виктора.

Онъ опять сталъ ходить поперекъ комнаты…

Былъ тяжелый промежутокъ молчанія.

Онъ слъ возл нея.

— Княгиня! дло о жизни или смерти двухъ человкъ. Ихъ приговоръ въ устахъ вашихъ. Вчера вечеромъ случай открылъ мн многое. Я хочу стрляться…

— Что это значитъ, Викторъ? — произнесла она дрожащимъ голосомъ.

— Вы не понимаете, а прежде вы такъ хорошо понимали меня! Что жъ вы не спрашиваете, съ кмъ я хочу стрляться?..

— Викторъ! Викторъ! — лепетала она умоляющпмъ голосомъ.

— Я долженъ вступиться за честь женщнны, за честь той женщины (и онъ сжалъ ея руку), которая для меня дороже жизни. Ее клевещетъ…

Холодный потъ крупными каплями выступилъ на спин княгини.

Онъ наклонился къ ея уху и произнесъ что-то. Она простонала.

— Не бойтесь, княгиня, вы будете отмщены. Мщеніе со мной, я ношу его на груди моей… — Онъ вынулъ изъ кармана заряженный пистолетъ и брякнулъ роковою сталью о столъ.

— Дайте мн напиться его кровью… Я хорошо умю стрлять въ цль. О, рука не измнитъ мн, наводя на него дуло этого пистолета… Произнесите одно слово, благословите меня въ послдній разъ, можетъ быть, въ послдній… Кто вдаетъ волю Провиднія?.. То будетъ благословеніе отца, благословеніе матери, благословеніе любящей женщины. У меня нтъ никого, кром васъ, княгиня…

Уста ея не шевелились.

— Ты молчишь, Лидія! Заклинаю тебя, произнеси же одно слово, только одно слово…

Онъ упалъ на колни предъ нею.