Спальня светской женщины
Шрифт:
"Въ начал зимы 1826-го года гостиныя петербургскія ознаменовались новымъ явленіемъ… Въ этихъ гостиныхъ показалась очаровательная, несравнимая двушка. Эта двушка была Лидія… Ея блестящее образованіе, ея покоряющая красота пеожиданно изумили всхъ. Дворъ обратилъ на нея свое благосклонное вниманіе — и на слдующуіо зиму она была пожалована во фрейлины. — Въ ту же зиму она лишилась матсри. Въ 1828-мъ году она должна была выйти замужъ за полковника князя Гранатскаго, который присоединилъ къ ея огромному состоянію свои милліоны. Этотъ бракъ не могъ бытъ выборомъ ея сердца: князь ничего не иметъ, кром своего имени и золота. Вотъ уже годъ, какъ онъ посланъ съ какими-то порученіями на Кавказъ. Время его возврата не опредлено. Княгиня покуда дышитъ свободою…"
При этомъ слов
"Молодая княгиня, — продолжалъ графъ, — два года сряду постоянная владычица обществъ самаго высшаго тона, неизмнимая законодательница модъ. Она окружена неотразимой толпою обожателей: ея взглядъ — жизнь, ея желаніе — законъ, ея вниманіе — рай.
"Можетъ быть исторія княгини не иметъ поэтической стороны: это исторія многихъ свтскихъ женщинъ. Поэзія — сверкаетъ страстью и дышитъ любовью… Но согласись, что такая женщина не можетъ долго существовать безъ любви…
— Настала ли пора ея любви или нтъ?..
— Во всякомъ случа любовь должна быть тайною, — прибавилъ съ странною улыбкою Врскій…
Викторъ Громскій задумался. Было нсколько минутъ молчанія…
Графъ выпустилъ изо рта длинную ленту дыма.
— Хочешь ли, я тебя представлю къ ней? — сказалъ онъ.
Лицо Виктора подернулось страшною блдностью… Сердце его било тревогу. Эта мысль досел была для него такъ недоступна, что онъ оскорбился предложеніемъ своего товарища.
— Я не знаю, кстати ли твоя шутка? — возразилъ холодно юноша.
— Что съ тобой, Громскій? я не думалъ шутить. Я очень серьезно спрашивалъ и спрашиваю тебя: хочешь ли быть съ ней знакомымъ?
Юноша не могъ ничего отвчать, онъ соскочилъ съ дивана и съ непередаваемымъ волненіемъ чувствъ бросился на грудь графа… Измненія лица его были неизслдимо быстры: въ это мгновеніе оно вдругъ вспыхнуло темнымъ румянцемъ.
Аристократъ снова улыбнулся; но эта улыбка, казалось, замнила въ немъ вздохъ. Онъ подумалъ — я ужъ не имю наслажденія такъ сильно чувствовать; для меня не будетъ такой минуты!
— Я завтра же предувдомлю о теб княгиню. Ручаюсь, что она приметъ тебя какъ нельзя лучше…
— Неужели завтра? — возразилъ Викторъ, котораго волненье едва начинало стихать.
— Да, но одно условіе, прежде чмъ ты представишься къ ней! — Произнеся это, графъ сжалъ руку товарища въ своей рук.— Ты не знаешь общества, его нелпыхъ предразсудковъ, его мишурныхъ прихотей, его ничтожныхъ мелочей. Я теб говорю объ этомъ, какъ твой старый товарищъ, твой другъ, надясь, что слова мои будутъ имть всъ въ твоихъ мысляхъ… Чтобы не сдлаться страннымъ въ близорукихъ глазахъ общества, ты долженъ низойти до него и обратить вниманіе на мелочи. Знаешь ли, что эти мелочи иногда удивительно дйствуютъ и на самую умную, но свтскую женщину?.. Теб надобно одться, соображаясь съ теперешней модою. Покройц твоего платья годится только для уединеннаго кабинета. Онъ будетъ смшонъ въ роскошномъ будуар женщины. Я берусь въ этомъ случа быть твоимъ руководителемъ, несмотря на то, что я военный. Если же у тебя нтъ теперь денегъ, мой портфель ссудитъ тебя необходимымъ… Ты не сердишься на меня за это замчаніе, не правда ли?
Слезы брызнули изъ глазъ молодого человка…
— Александръ! — произнесъ онъ съ чувствомъ, — этою откровенностью ты напоминаешь мн старое время, нашъ школьный бытъ, который прошелъ невозвратимо. Я полагаюсь на тебя во всемъ. Я твой. Видть эту женщину сдлалось для меня необходимостью. Для нея, но только для нея, я готовъ сдлаться куклою…
Пробилъ часъ… Старые школьные. товарищи разстались. Съ самаго выпуска никогда графъ не казался такъ расположеннымъ къ Виктору, какъ въ этотъ вечоръ. Онъ разжогъ въ Виктор отрадную надежду видть въ немъ по прежнему друга… Восторженный, переполненный ожиданіями, онъ возвращался домой. Фантазіи его разыгрывались на слдующей мысли: я буду видть ее, говорить съ нею, дышать однимъ воздухомъ! Можетъ быть я снова буду имть друга!
Когда Громскій вышелъ отъ графа, графъ звнулъ, потянулся и подумалъ:
"Какъ неуклюжъ и неловокъ
Знаете ли вы, что такое вполнсвтскій человкъ. Вы встрчаете его въ обществ въ разныхъ видахъ: или въ франтовскомъ фрак съ желтыми перчатками и тросточкой, или затянутаго въ мундиръ, гремящаго шпорами и махающаго блымъ султаномъ. Свтскій человкъ — существо, дышащее только атмосферою гостиныхъ, вздумайте лишить его этой атмосферы: онъ уннчтожается, гибнетъ. Вы у него отняли жизнь. Вы посадили комнатную птичку подъ пневматическій колоколъ. Свтскій человкъ ежедневно кружится безъ цли около лжи, сплетней, напыщенности, предразсудковъ, прихотей, выдумокъ, — словомъ, около всего толкучаго рынка жалкой человческой ничтожности, и, наконецъ, одурваетъ отъ круженія… Онъ будто флюгеръ, вертящійся во вс стороны по прихоти втра и погибающій отъ ярости бури. Въ этомъ человк постепенно стираются самобытность и чувства, врованія и мысли, какъ стирается вычеканенная поверхность монеты отъ долгаго употребленія. Онъ иметъ совершенно одинаковую съ нею участь: истертый свтскій человкъ и истертая монета перестаютъ быть въ ходу, потому что вс начинаютъ бояться ихъ фальшивости. Въ самомъ дл, сохрани васъ Богъ довриться опытному свтскому человку: для него нтъ ничего высокаго! Онъ топчетъ въ грязь все прекрасное, онъ смется надъ всмъ благороднымъ, онъ ни отъ чего не краснетъ, онъ ничему не удивляется, онъ не хочетъ ничего чувствовать! И со всмъ этимъ не воображайте, чтобы онъ походилъ на Атамана разбойниковъ г-жи Радклифъ или на Саффи Евгенія Сю… Нимало! Дйствія свтскаго человка не имютъ никакой опредлительности, никакой цли… Онъ безбожно растрачиваетъ свою душу и не подозрваетъ этой растраты. Порокъ и безчувствіе вкрадываются къ нему безъ сознанія и одолваютъ его безъ сопротивленія. Онъ не злодй, — это имя для него черезчуръ громко: онъ ничтожный рабъ случая, онъ жалкій поденщикъ моды… не боле!
Идеалы Виктора Громскаго о свтскихъ людяхъ и обществ никакъ не сходились съ существенностью… Его выводы были извлечены изъ лучезарныхъ фантазій, а не основаны на гранитныхъ фактахъ! Хотя графъ Врскій усплъ разочаровать его во многомъ, но онъ старался оправдывать его передъ собою, какъ могъ. Еще призракъ дружбы не распадался въ глазахъ молодого человка, еще онъ былъ счастливъ.
Оставляя безъ сожалнія уединенность занятій, онъ съ трепещущимъ сердцемъ, съ неопредленными ожиданіями, вступалъ въ общество.
Ему готовилось испытаніе!
Мы едва не забыли сказать читателямъ, что около этого времеый имя Громскаго, разсяннаго по всмъ повременнымъ изданіямъ, длалось извстнымъ не одному только записному цеху литераторовъ… Это имя зажигалось звздой надежды на безпривтномъ горизонт русской литературы…
Черезъ полторы недли посл описаннаго нами свиданія Виктора съ графомъ, въ сумерки одного вечера, по Большой Милліонной съ громомъ катилась ямская карета, запряженная четвернею разгонныхъ коней… Въ этой карет сидлъ графъ съ молодымъ поэтомъ, сердце котораго билось такъ сильно, будто хотло прорваться… Черезъ минуту громъ смолкъ. Карета остановилась у гранитныхъ колоннъ подъзда княгини Гранатской. Подножки хлопнули… у Громскаго захватило духъ…
Княгиня сидла въ своемъ будуар, ярко блествшсмъ огнями, на широкомъ оттоман, окруженная махровыми розами, которыя роскошно красовались на тонкихъ стоболькахъ своихъ и плнительно оттнялись отъ ея лебединой груди… Маленькія ножки княгини завидно покоились на цвтистой ткани богатаго ковра; передъ ней стояло огромное трюмо въ золоченой рам. Поодаль на малахитовой доск стола красовались большіе бронзовые часы… Стны будуара были обиты волнистой шелковой матеріей благо цвта, отороченной вверху позолочеыными карнизами. Надъ головюй княгини висла широкая лента звонка съ золотою, искусно обдланною ручкою; возл нея стоялъ небольшой столикъ, на стол развернутая книжка, а на книжк большой перламутровый ножъ.