Спальня светской женщины
Шрифт:
— Вдь это кровавая, адская клевета? Вдь онъ не смлъ…
Юноша скрежеталъ зубами, плакалъ безъ слезъ, распростертый у ногъ ея.
Въ смертной тиши безмолвія послышался звонъ колокольчика въ швейцарской…
— Это онъ, — произнесъ Викторъ вставая; лицо его было покрыто пятнами.
— Одно слово! одно слово!
Она молчала.
Тогда какая-то мысль горячею лавою разлилась въ немъ; въ изступленіи онъ схватилъ ея руку и увлекъ за собою къ другому концу комнаты. Онъ подвелъ почти безчувственную княгиню къ
— Вы можете стоять, ходить, сидть, все, что вамъ угодно, но только здсь, противъ этого зеркала. Вы должны принять графа… Я стану за этой ширмой и буду слдить оттнки вашихъ взглядовъ, желанія вашихъ движеній… Зеркало будетъ вполн отражать васъ; вы молчите, а оно будетъ говорить за васъ… Онъ не долженъ знать, что я здсь. Хорошо ли вы поняли мепя?
Она утвердительно кивнула головой, она безъ словъ повиновалась.
Пистолета на стол уже не было.
Графъ Врскій впорхнулъ въ дверь…
Княгиня встртила его съ улыбкой; это была улыбка на лиц трупа.
Графъ остолбенлъ отъ ужаса, взглянувъ на нее.
А однако только ночь раздляла ее отъ вчера!
— Ты нездорова, Лидія! — произнесъ онъ.
— Да, я чувствую себя нездоровою, — отвчала она едва слышно.
Это ты разрушителыю коснулось Громскаго… Взоры его сковались съ зеркаломъ. Зеркало измняло тайнамъ княгини. Онъ недвижимъ и бездыханенъ стоялъ за ширмами, у самой ея поетели.
— Я поцлю тебя, — продолжалъ графъ. — я согрю теоя моимъ дыханіемъ. Кающійся гршникъ у ногъ твоихъ… — Онъ слъ возл нея и хотлъ взять ея руку… Княгиня отодвинулась.
— Вы забываетесь, графъ… я привыкла, чтобы ко мн сохраняли уваженіе…
— О, я вижу, что ты на меня сердишься. Въ самомъ дл, я не стою поцлую ручки твоей… Но я куплю своо прощеніе, во что бы то ни стало, хотя самымъ тяжелымъ и долгимъ покаяніемъ!
Онъ сталъ разсматривать комнату.
— Кажется, это трюмо стояло у той стны, — говорилъ онъ. Цвтъ занавсъ былъ гораздо темне; кажотся, новая ширма… я не знаю, что можетъ сравниться съ превосходной отдлкой Гамбса. Какой вкусъ, какое изобртеніе! Вдь и какія-нибудь ширмы требуютъ созданія, а не работы. Какъ ты объ этомъ думаешь, Лидія?..
— Да перестань же сердиться…
Княгиня испытывала страшную муку пытки.
— Я много нашелъ перемнъ въ твоей спальн. Это заставляетъ меня задумываться. Твоя спальня! Помнишь ли ты тотъ вечеръ, когда я…
— Ради Бога… Графъ! Я васъ умоляю.
— Какъ это вы несносно отдается въ ушахъ. Ты можешь и сердясь называть меня ты…
— А можно ли заглянуть сюда?
Графъ приподнялся, съ намреніемъ сдлать шагъ за ширму…
Она собрала оставлявшія ее силы и громко произнесла:
— Я вамъ приказываю остаться здсь!
— Какъ мило!.. О, произнеси
Онъ наклонился, чтобы поцловать ее въ грудь.
Въ эту минуту за ширмой раздался выстрлъ, и пороховой дымъ окурилъ спальню.
Графъ устремилъ на нее вопросителъный взглядъ.
Вслдъ за выстрломъ будто эхо послышался на улиц громъ какого-то тяжелаго экипажа, остановившагося у подъзда.
Княгиня не слыхала этого грома. Когда выстрлъ отозвался смертью въ ушахъ ея, она бросилась къ ширм, она уже ступила за ширму… Вдругъ къ ногамъ ея упалъ трупъ юноши, загородивъ ей дорогу: кровь забагровила узоры ковра.
Жизнь то вспыхивала, то застывала въ ней; она, казалось, еще не потеряла присутствія духа, потому что давью ожидала чего-то страшнаго. Предчувствіе не обмануло ее. Она схватила свой платокъ, чтобы зажать рану неечастнаго… Она припала къ лицу его, какъ бы желая раздуть въ немъ искру жизии… Она произнесла только: я его убійца! Онъ дышалъ еще, онъ устремилъ на нее прощальный, безукорный взглядъ и старался схватить ея руку.
Пораженный такою сценою, такимъ феноменомъ, совершившимся въ спальн свтской женщины, безмолвно стоялъ графъ, взирая на умирающаго товарища. Трудно было ршить, что происходило въ немъ.
Тогда послышался необыкновенный разгромъ суматохи во всемъ дом… мигъ — и въ спальню княгнии вбжалъ человкъ средннхъ лтъ, одтый по-дорожному, въ военномъ сюртук безъ эполетъ.
То былъ мужъ ея.
Графъ невольно вздрогнулъ отъ такой нечаянности.
Княгиня увидала прізжаго, но она не измнилась въ лиц, она даже не вздрогнула отъ страха, она по-прежнему стояла на колняхъ надъ трупомъ. Блдно, открыто, благородно, невыразимо прекрасно было лицо этой женщины. Оно рзко обозначало ея нерушимый характеръ и силу любви ея.
Глаза бднаго мужа остолбенли, руки его опустились отъ картины, представившейся ему.
— Боже мой! — произнесъ онъ, указывая на юношу, истекавшаго кровью. — Что все ето значитъ? убійство! кровь!! Лидія! Лидія!.. Кто этотъ человкъ?
Она отвчала твердымъ голосомъ:
— Это мой любовникъ!
Говорятъ, будто бы рана Громскаго не была смертельна, будто бы посл 4-мсячныхъ страданій онъ совершенно выздоровлъ и на другой день своего выздоровленія неизвстно куда ухалъ изъ Петербурга… Для княгини онъ не существовалъ боле: онъ не хотлъ вновь смущать ее своимъ появленіемъ! Кто знаетъ, поборолъ ли онъ страсть свою? Врно только то, что любовь ея къ поэту была послднею очистительною жертвою, которую съ такимъ самоотверженіемъ принесла она на жертвенникъ любви; что остальная жизнь была для нея несносимою цпью, тяжкими веригами, страшною карою Провиднія, передъ которымъ лежала гршница во прах съ кровавыми слезами раскаянія.