Спасти империю!
Шрифт:
– Понял, дяденька.
Ероха разжал пальцы, и мальчишка, завладев наконец желанным сокровищем, со всех ног рванул в родную деревню.
Когда друзья вышли из леса, староста и его старуха уже ждали их на крыльце. Завидев показавшихся путников, женщина сразу же отослала старика за лошадьми.
– Целы ли наши лошади, мать? – спросил Валентин, подойдя к старостиному дому.
– Целы, батюшка, что же им подеется?
Валентин отдал старухе обещанное, поблагодарил за внука, а тут и староста появился, ведя в поводу двух лошадей. Пока староста из конюшни выводил попарно лошадей, Валентин негромко
– Если кто у вас выспрашивать начнет про сегодняшний день, про гостей, которых вы сегодня принимали и чьих лошадей в своей конюшне держали, то лучше бы вам ничего не вспоминать.
– Понимаю, че не понять. Зазря такие деньги не дают. Не изволь беспокоиться, батюшка. Не было в нашей деревне сегодня никого. Ни гостей, ни случайно заезжих.
– Вот-вот. Для вас же лучше будет.
На том «высокие договаривающиеся стороны» и расстались, весьма довольные друг другом и итогом этого не самого обычного дня.
Никита Романович уже битых два часа беседовал с князем Черкасским. Одно название, что беседовал. Не беседовал, а мучился. Князь скажет слово и сидит, уставившись в пол, а у Никиты Романовича сердце рвется, кровью обливается. Он все ждет, что Черкасский спросит у него напрямую: «Что же ты, старый хрен, не сберег свою невестку, а мою сестру? Как же так вышло, что отравил ее какой-то там повар?» Ох, не хочется Никите Романовичу отвечать на эти вопросы. Не готов он еще. Из тех материалов, что показал ему вчера Григорий Скуратов, следует, что вызрел заговор в самой опричной верхушке, что двоюродный братец Семка Яковлев вместе с казначеем Фуниковым воду мутят. А чего мутят? Чего хотят? Это-то пока и не ясно. Следствие продолжать нужно. Слава всевышнему, что послал ему такого толкового мужика, как этот Скуратов. Он, похоже, всех на чистую воду выведет.
Повторять же Черкасскому сказки про зловредных Старицких как-то не хочется. Говоря такое, сам себя дураком чувствуешь. Что же еще сказать князю Черкасскому, только что похоронившему свою двадцатилетнюю сестру, кроме слов сочувствия? А тут какие слова ни скажи, все будут выглядеть фальшиво. Двадцать лет – они и есть двадцать лет. Никита Романович на похороны не поехал, сослался на необходимость присмотра за слободским хозяйством. Вместо себя Басманова послал, чтобы самому не рвать душу.
Теперь же Черкасский явился к нему и, роняя по слову в час, видом одним лишь терзает его немолодое сердце. Князь рассказал уже, что Иван с Марией хотели пожениться еще во время богомолья, да события, связанные с московской изменой, не дали им этого сделать. Но, расправившись с боярами-изменниками, Иван вновь вспомнил о Марии и повелел готовиться к свадьбе. Только хотел послать за ней, а тут – известие о ее смерти. А дальше князь начал рассказывать о подготовке к похоронам. Никита Романович с ужасом подумал, что как только Черкасский начнет описывать покойную сестру, лежащую в гробу, так у него точно сердце разорвется на части.
Но тут в дверь его кабинета постучали.
– Войди! – громко крикнул боярин.
Вошел охранник.
– Ваша светлость, внизу человек к вам просится. Говорит, что зовут его Мудр Митряев.
Мудр? Вот это новость! Никита Романович думал, что он, лишенный всего состояния и изгнанный из Ярославля,
Хотя в данной ситуации он лучше с Мудром о долге говорить будет, чем слушать князя Черкасского.
– Веди его, – велел он охраннику.
Черкасский так и сидит, не поднимая головы. Не успел он еще и слова вымолвить, как вновь раздался стук в дверь.
– Входи.
Охранник открыл дверь и пропустил внутрь гостя. Точно, Мудр. Бородища стала еще больше, рожа загорела до черноты.
– Долгие годы здравствовать вам, ваше сиятельство. – Мудр поклонился.
– И ты здравствуй, Мудр. Слышал, неприятности у тебя, чуть ли не жизни тебя лишили. А гляжу – здоров, счастлив и богат по-прежнему. Где обретался, Мудр?
– Не так уж и богат, ваше сиятельство. И совсем не счастлив. А обретаться пришлось в Персии. Осталось у меня там кое-что, о чем не знал мой пасынок. Он-то и есть причина всех моих несчастий.
– Да? А по виду не скажешь. Вроде честный и толковый молодой человек.
Мудр аж зубами заскрипел.
– Не верьте ему, ваше сиятельство! Хитер, аки змей! Он-то меня и подвел под монастырь! Одно прошу, ваше сиятельство! Выдайте мне его! А я за это и долг прощу, и помогу вам Ярославль к рукам прибрать! А уж сколько там мильенов! Несчитано.
Никита Романович кинул мгновенный взгляд на Черкасского. Тот так и сидит, повесив голову. Про долги-то ему слышать было совсем не обязательно.
Никита Романович поднял вверх руку, призывая Мудра помолчать пока.
– Светлый князь, – обратился он к Черкасскому. – Ты иди, после мне расскажешь.
Тот поднялся с кресла, окинув Мудра недоумевающим взглядом, как бы спрашивая: «А этот откуда здесь взялся?» – кивнул Никите Романовичу и вышел вон.
– Говоришь, знаешь, как Ярославль к рукам прибрать? – обратился Никита Романович к Мудру.
– Знаю, ваше сиятельство. Надо измену государю там сыскать.
– Как же ее там сыщешь? Для этого надобно там людей своих иметь, да и, полагаю, нет там никакой измены.
Покончить с Ярославлем – давняя мечта Никиты Романовича. Считай, единственный большой город у земщины остался. Опять же столица. Центр всего. Там боярская дума, там деньги… Да, неплохо было бы покончить с Ярославлем. На этом, считай, и земщине конец. Но не начнешь же против них открытую войну! Предлог нужен хороший. Как в Москве.
Мудр извлек из одежды футляр, открыл его и извлек письмо.
– У меня человечек есть, ваше сиятельство. Чью хочешь руку подделает. Вот эта грамота писана якобы рукой ярославского архиепископа Пимена. И подписи там стоят князя Одоевского и других членов боярской думы. А также подписи многих купцов знатных. Один в один, не подкопаешься. А содержание грамоты таково – ярославцы, мол, отдаются под власть польского короля. – Мудр подошел ближе и протянул грамоту Никите Романовичу.
Тот махнул рукой – не надо, мол, и так верю.