Спелый дождь
Шрифт:
Я не пропал. Пришёл к исходу века.
Бежит река судьбы моей. Течёт.
А где-то над болотами, лесами
Кочуют стаи душ!
Метель, дыми,
Сокрой их, нелюдей,
Кого списали...
Те, кто всегда зовут себя людьми.
* * *
Свечи. Свечи. Свечи в ряд.
В память обречённым
Души-свечечки горят
В сверхдержавье чёрном...
БРАТЬЯМ МЕНЬШИМ
Приручённые братики-звери,
Всё пронзительней
Душ наших связь:
Я в загонное счастье не верю,
А иного не будет для вас.
Но нельзя.
Не спастись нам иначе.
Легче тем, кто рождён взаперти.
Только я по ночам
Ещё плачу,
Что-то помню о прошлом пути...
То ль леса,
То ли вольное поле,
Где не раз я бежал наугад,
С сердцем,
Рвущемся радостной болью,
Сквозь февральские
Настежь снега.
А теперь от лесов обнищанья
Веет долгая в душу тоска.
Как и вы - я себя ощущаю
В индустрийных железных тисках.
89
Иногда вдруг заслышу - завыли!
И зайдусь, задыхаясь в ночи.
Сам из тех,
Что в отстрел не добили,
А теперь вот
Должны приручить.
* * *
Иллюзий нет.
Мой путь почти что пройден.
Каков итог? Осмыслим рубежи.
Впитал, вдышал я
Ужас «малых родин»,
Чтоб навсегда
Большой,
Страдая, жить.
Жестокий век,
Жестокий личный опыт.
В нём ослепленье и прозренье в нём.
И что пришлось, отхлопав, перетопать,
Уж никаким не истребить огнём.
И в отдалённых тех краях недаром
Жевал свой хлеб,
Как жестяной осот.
Оттуда «десять сталинских ударов»,
Из далей тех осмыслил и высот.
Сбрось массовый психоз, народ, не рань
Себя лесами идолов в металле!
Оплачь калек войны, уродцев, рвань,
Их по твоим же просьбам заметали.
Иллюзий нет, душа.
Помыслим, стой.
Вглядись в фанерки звёзд, в погосты-чащи.
Легко произнося: «Тридцать шестой...»,
Мы восхваляем мрак кровоточащий,
Тот, ножевой, жерёбый злобой взмах,
С которого начнутся все расчёты:
Смешав идею Господа и чёрта,
Чума свила гнездилища в умах...
Пока буржуев превращали в нищих
И тайная плелась интриг игра,
По приграничным росам
Танков днища
Ползли к воротам нашего двора.
Уже повержен Краков. Пал Париж.
О чём молчишь ты,
Каторжный дружище?
О чём с самим собою говоришь?
По проволоке ржавой
Одиноко
Скользит луна.
Свет камерный в окне.
90
О ней молчишь,
Теперь уж недалёкой,
В Прибужье сталью дышащей войне.
Тревожно так.
Тревожно мне. Тревожно.
Вдруг резко обернусь -
Глаза в глаза!
–
Все та же всеготовность.
Вновь возможно,
Команду дав: «Вперёд!» -
Идти назад.
Когда энтузиазм бурлит, нет места
Для личного. Все объединены:
Клеймя «врагов народа», как известно,
Мы глушим мерзость
Собственной вины.
Да, да, да, да,
У нас все это просто.
Достаточно сказать:
«Тьма - свет. Свет - тьма»,
И светоч коллективного ума
Не отличишь от стадного уродства.
Вот только так,
Услужливо, уроды,
Вошли мы в тупиковый гололёд.
Лишь только так -
От имени народа
Народ себя
На плаху и ведёт.
Прикажут - бьём.
Заставят - возгордимся.
Притопнут - судим.
Совесть не в цене!
И вот идут уж по карагандинской,
По вечной по колымской целине.
Им несть числа. Шагают легионы...
А рядом - автоматы на ремне.
По всей - по всей земле приговорённой,
По той дальнесибирской стороне.
И гул призывов массовых
Неистов!
Гулаговцам-отцам не угадать,
Куда пойдут сыны-рецидивисты:
В разбой, в забой
Иль под плотину, в гать.
И лишь глава убийц пьянел от трона,
И зыркал, щурясь, в город и село.
И сонмы,
Миллионы похоронок
В страну
С востока, с запада
Мело...
91
ПРИСПЕЛО ВРЕМЯ МАРОДЁРУ...
В июле 2003 года Миша взял в дора-
ботку стихотворение «Бой отгремел...» и
написал посвящение: «Моим родимым
– Леночке с Вадимом». Запоздалая при-
знательность человеку, который никогда
об этом не узнает - он умер в 2001 году.
Не узнала об этом и второй адресат по-
священия, жена Вадима Лена Кожинова.
Связь наших семей порвалась.
Вадиму Валерьяновичу, его автори-
тету, личной заинтересованности Миша
обязан своим прорывом в литературу.
Он рассказывал, как вскоре после пере-
езда в Вологду был приглашён в гости в
Москву. Чтобы создать непринуждённую
обстановку в общении с бывшим лагер-
ником, Кожинов решил обставить это
«под спирт». На кухонном столе стояло
несколько поллитровых баночек, в кото-