Спелый дождь
Шрифт:
рых были налиты в разном количестве
спирт или вода. Время от времени мужчины заходили, чтобы прихватить
очередную баночку, а Лена (единственная женщина!) бегала по кухне, ню-
хала оставшиеся и частично подменяла спирт водой.
Вадим достал гитару:
– У меня нет голоса, но я пою душой.
Миша протянул руку:
– Дай-ка я.
Провел по струнам, поправил настройку. Мастер чувствовался сразу:
– Ах, не одна ли дорожка во поле...
Да и ту прометёт добела.
И не надо ни доли, ни воли,
Кроме той, что ты, Русь, мне дала.
Напряжение «хрустнуло». Кожинов подхватил песню. Много было спето
в тот вечер, а эта осталась главной.
А вот как муж рассказывал об отъезде из Москвы. На вокзал шли с
кем-то вдвоём, конечно, пьяные, и в пути друг друга потеряли. Деньги
остались у приятеля, а где его искать?
– может, уже под забором уснул
или милиция прихватила. Миша вышел на перрон, где уже стоял поезд
«Вологодские зори». Завтра с утра на работу. В отчаянии зашёл в вагон и
забрался на верхнюю полку.
Застучали колёса. Проводник пошёл проверять билеты...
– Я признался сразу, - вспоминал Миша.
– Попросил: «Только не ссажи-
вайте меня. Выпишите штраф и довезите до Вологды». Проводник так и
сделал. Штраф пришёл на фабрику «Прогресс», Миша сразу его уплатил.
Время от времени Кожинов приезжал в Вологду, Мишу приглашали на
встречи. Как-то вологодские писатели сняли прогулочный теплоход и пое-
хали по Сухоне на родину Николая Рубцова - там должно было состояться
открытие памятника поэту. На палубе Сопин и Кожинов сидели вместе за
столиком, и кто-то сказал:
92
– Смотрите, два Кожинова.
По интересной случайности они были не только одного возраста, но и
похожи внешне.
Дома у нас Кожинов не бывал, но однажды попросил приютить на не-
сколько ночей незнакомого поэта, пока тот не найдёт постоянное жили-
ще. Наверное, подумали мы, такой же бедолага, как некогда Михаил... Мы
эту просьбу выполнили, но дружба не продолжилась - кажется, протеже в
Вологде не задержался. Даже имени не помню.
После журнальной подборки 1992 года в «Нашем современнике», где
было напечатано стихотворение «Бой глуше. Дальше...», Вадим Валерья-
нович позвонил в Вологду. Поздравил, и все повторял:
– Миша... Миша...
Создавалось впечатление, что он то ли задыхается, то ли плачет. (Миша
был растроган, растерялся, поделился со мной: «Я даже сначала подумал,
что он пьяный»).
Это стихотворение Кожинов цитировал в своих трудах и в телевизи-
онной передаче, а в одном из частных разговоров о Михаиле сказал: «Это
провидец».
Когда Миша, рассказывая по телефону о выходе очередного сборника,
признался, что поэтической биографией он обязан ему, Вадиму Валерья-
новичу, тот ответил:
– Жене скажи спасибо.
И все же, по крупному счёту, Кожинов о Сопине-поэте не написал. По-
чему? В личном разговоре объяснил это мистически:
– Я, Миша, боюсь о тебе писать, потому что всех, о ком я написал, уже
нет в живых.
Но мы с Михаилом думали, что есть тому более глубокая причина. Ко-
жинов сказал правду, когда в 1982 году на встрече в Доме литераторов в
Москве мне разъяснил:
– Я поэзией больше не занимаюсь. Перешёл к истории.
Он действительно не хотел больше заниматься современной поэзией,
но это ему не удавалось. Приходили такие, как мы, за помощью, и он не
мог отказать. Посильно содействовал. Но возможностей оставалось всё
меньше - и, похоже, сил тоже.
Через год после выхода сборника «Предвестный свет» в журнале «Мо-
сква» появи-лась рецензия его аспирантки Ларисы Барановой-Гонченко
«Это я пробиваюсь через поле судьбы...».
В последний раз Миша встречался с Вадимом Валерьяновичем в Во-
логде уже в разгар перестройки. Кожинов сказал:
– Принеси стихи. Я сам отнесу их Стасу Куняеву (редактору «Нашего
современника»).
Миша ответил, что в журнале уже есть несколько подборок, а дома, еще
раз обдумав ситуацию, решил, что нести ничего не надо. Видимо, у жур-
нала в то время уже были другие ориентиры.
– Не всё в моей власти. Но огорчаться не надо, - говорил Кожинов.
Имена не назывались, но полагаем, речь шла о тех, кто вырос на кожи-
новском авторитете и после смерти сделал его своим знаменем. «Приспело
время мародёру по душу смертную мою» - похоже, Кожинов применял эти
строчки и к себе...
Крупная и неоднозначная это была фигура - Вадим Кожинов. Миша
попытался сформулировать своё впечатление:
93
– Чем дальше он отходил от работы, достойной масштаба его личности,
тем больше поворачивался лицом к одиночеству.
Безусловно правильной Михаил считал позицию критика «не замечать»
в поэзии то, что ему не близко. Но если заметит «искорку», будет с этим
человеком работать.
Эту позицию Сопин перенял, когда ему выпало недолгое счастье об-
щаться с молодыми авторами в Интернете:
– Критика должна быть сестрой милосердия у постели тяжело больной
поэзии.