Спелый дождь
Шрифт:
Ты слышишь меня,
Моя нежная?
Молитвой своей защити
От судей-лжедрузей.
Ро-ди-менькая...
Над чужими мне землями дальними
По детскому полю
Дыханье
Холстом простели...
Знамёна гудят.
Ослепляет сиянье медальное.
К земле припаду -
Там увечно гремят костыли.
В чем счастье земное?
Не в том ли, что прошлое помнишь?
Стою вот теперь,
В перекрестьях морщинок лицо.
Во взгляде,
Еще удивлённо распахнутом в полночь,
Огни батарей,
Поездов, пересылок, лесов.
* * *
Что было езжено,
Что было пожито,
Водою вешнею
Метнуло по желтью.
О чем страдать уже,
Зачем, печальница?
Горит- горит в душе
И не кончается...
На травы волглые
Какой уж снег летит!
Такая долгая
Любовь у памяти.
Не потревожат степь потерь
Гудками сизыми -
Все эшелоны те
Давно уж списаны.
Не жди вихрастого
Мальчишку-воина...
Одна ветла стоит
Пристанционная.
СОЛДАТАМ РОССИИ
Полвека снятся сны о битвах
Степных, метельных, дождевых...
164
Что я живой
Среди убитых
И неживой -
Среди живых.
И тягостно от лжепричастья
Словес:
Никто не позабыт!
Из бездны лет
Не докричаться:
Кровавым грунтом
Рот забит.
И слышу без вести пропавших,
Их мысли шепчут ковыли:
«Что там за жизнь
У близких наших?
Ответь:
Не зря мы полегли?»
И я броском -
Назад от даты,
Туда,
Сквозь грязь,
По гужевым,
Где примут исповедь
Солдаты
И нарекут
Меня
Живым.
165
Я ТЕБЕ НЕ ПИСАЛ...
Из лагерных тетрадей 1968-1969 гг.
«Лагерные
тетра-
ди», написанные на
поселении Глубинное
Чердынского района
Пермской
области,
пролежали в домаш-
нем архиве около со-
рока лет. Там многие
сотни стихов. Они
ещё полностью не
прочитаны, нигде не
напечатаны, даже не
сосчитаны.
Прочи-
тать их действитель-
но трудно: бисерные
строчки карандашом
в каждую клеточку
общих тетрадей, иногда по два столбца на каждой странице, заполнено
буквально всё и без помарок... Неудачное подтиралось резинкой - из эко-
номии бумаги. Тетрадь нужно было всегда держать при себе, чтобы не
пропала, не надругались, не использовали на курево...
На поселение заключённых выводили после отбытия ими двух третей
общего срока при отсутствии грубых нарушений лагерного режима. Труд
такой же, как в зоне, но вместо постоянного конвоя - надзор. Разрешалось
носить гражданскую одежду, иметь деньги и пользоваться услугами ма-
газина (в котором, как правило, нечего купить), вести переписку и иметь
свидания. За нарушение границ поселения - возвращение в зону.
«Лагерные тетради» - это дневниковые записи внутренней жизни за-
ключённого, и только в очень редких случаях - внешних ее проявлений.
Между тем, от Михаила ждали и даже просили именно бытописания. «Все
написано, все известно, - говорил он в таких случаях.
– Читайте Шаламо-
ва, Солженицына...».
* * *
Опять на сердце
Омут странный
И учащённо-тяжкий
Гул.
Текут стихи,
Как кровь из раны.
Бегут и стынут...
И бегут.
И думы...
Как беде случиться
Непоправимой и большой?
И нет желания лечиться
Ничем:
Ни телом, ни душой.
166
* * *
Мне снился сон.
Приснился в детстве мне.
Он в памяти.
А память не слаба та.
Как будто я на вороном коне
Въезжал в страну стихов
Под тяжкий вопль набата.
На мне армяк мужицкий,
А в руке -
Не жезл, не нож,
Не свод приговорений,
А до сих пор не изданный никем
Посмертно
Том моих стихотворений.
Вокруг галдеж
И ожиданья зуд.
И начал я о доле человечьей.
И плавилась людская боль в грозу,
Иное все сметая и увеча.
* * *
О близком,
Об утраченном,
О давнем,
Нисколько ничего не утая,
Я расскажу тебе,
Моя исповедальня,
И в тишь и в бурю
Спутница моя.
Я расскажу,
Как самое простое,
О тяжкой драке
Разума и чувств,
Чтоб каждою
Протоптанной строкою
Стать по уму для всех,
Как по плечу.
О радостях
Прозрачных и туманных,
Об океанах северной тоски,
О не заживших ссадинах и ранах,
Что жгут,
Как аравийские пески.
БУДТО
Пою.
И до рези в ушах
не слышно голос мой.
Так поёт лишь душа
или, освещённый факелом тоски,
167
в ночи
кричит немой.
Аплодисменты... Аплодисменты...
Это аплодируют мне,
смещаются руки и лица.