Список Мадонны
Шрифт:
Она согласно кивнула.
— Да, настоящая принцесса, музыка которой божественна. Теперь обними папу и дай ему досмотреть сон.
Уходя, Сигни услышала его бормотание:
— Спать днем. Что последует за этим?
Она не видела, как он потянулся за бутылкой, стоявшей под кроватью.
Улаф Хансон с удивлением оторвался от книги. Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Так поздно. Стук повторился дважды, прежде чем он смог ответить. Тихий, но настойчивый, как будто тот, кто стучал, не привык к тому, чтобы его заставляли ждать.
— Иду, — прорычал Улаф.
Он повозился с замком и открыл дверь. Он никогда раньше не видел этого человека и подумал сначала, что произошла ошибка, пока не увидел плоский коричневой кожи портфель. Еще один потенциальный гений, желающий получить уроки, которые не может себе позволить. Посетитель был молод, с непокрытой головой и мокрый. Улаф заметил, что под своей легкой курткой он что-то прячет.
— Герр Хансон, Улаф Хансон? — Акцент был явно не местный, не норвежский, скорее южно-датский, но с приятной певучестью.
— Да, так меня зовут. Чем могу помочь?
— Меня зовут Бернард Биру. Я из Марселя, но часто бываю в ваших краях. Не мог бы я поговорить с вами по вопросу, представляющему взаимный интерес, если возможно? — Темные глаза гостя были широко открыты и смотрели внимательно.
Это был человек с хорошими манерами. Он выглядел культурным и утонченным. В обычной ситуации это понравилось бы Улафу. Сейчас же он чувствовал себя напряженно до головокружения. Он выдавил из себя улыбку, несмотря на то что ему пришлось ухватиться за дверь в поисках опоры.
— Пожалуйста, заходите, не стойте под дождем. Теперь вы понимаете, почему говорят, что в Бергене все дети рождаются с зонтиками. — Он показал кивком головы на свои ноги, прежде чем продолжил: — Я путешествую недалеко и медленно. Но я хорошо говорю, а слушаю еще лучше. — Он начал передвигать свои ноги, одетые в домашние тапочки по коридору, озадаченный своей странной реакцией.
Бернард последовал за пожилым человеком в дом, едва замечая приятное его глазам спокойное изящество. Ему очень хотелось, чтобы эта встреча поскорее закончилась, и он надеялся на то, что этот старый болван не окажется многословным. Но, войдя в просторный кабинет, он вынужден был признать, что библиотека произвела на него впечатление. Он бессознательно принялся изучать книги. Улаф Хансон наблюдал за Бернардом, стоя за его спиной. Он все еще был в замешательстве.
— Вам известно что-нибудь о средневековых святых, герр Биру? Я занимаюсь этим уже какое-то время. Когда-то я полагал, что мне пойдет ряса священнослужителя. Но это было до того, как я открыл для себя флейту.
Бернард обернулся лицом к хозяину дома, который с трудом опустил свое тело в кресло с жесткой спинкой.
— Примите мое восхищение, герр Хансон, от вашей великолепной библиотеки, равную которой я редко встречал даже в католических странах, где к средневековым святым относятся с большим благоговением. Я немного разбираюсь в этом предмете, но, конечно, не настолько, чтобы сравниться с вами. — Он потер обложку книги, которую держал в руке, так, словно хотел стереть с нее воображаемую влагу. — И все же я должен признаться, что рад отсутствию этой книги на ваших полках. В противном случае мне было бы отказано в удовольствии подарить ее вам. — Он протянул книгу Улафу, который взял ее с интересом. — Экземпляр «Жизни Франциска Ассизского» брата Лео. В библиотеке моего отца было два экземпляра. — Он заговорщицки улыбнулся. — И так как планировал этот визит на время моей следующей деловой поездки в Скандинавию, я подумал: а кто больше насладится этим экземпляром несравнимого вклада в агиографическую традицию, нежели истинный ценитель?
Даже беря в руки эту книгу, Улаф чувствовал, что беспокойство, возникшее из-за неясных вопросов, было гораздо сильнее той радости, которую он испытал бы в обычной обстановке от такого подарка. Этот темноглазый гость, чье присутствие заставило его почувствовать себя так неспокойно, кто он? Откуда ему стало известно о нем? Что ему нужно? Для чего он приехал? Что-то подсказывало ему, что нужно быть осторожным. Не сводя глаз с гостя, он придал звучанию своего голоса нормальный тон:
— Примите мою особую благодарность, герр Биру. Мне следовало бы отказаться от такого подарка. Но я не буду. — Он рассмеялся. — Я слишком подвержен слабостям, чтобы отказаться от такого удовольствия. — Он рассеянно погладил обложку книги, держа ее в другой руке, а после наклонился вперед, не вставая с кресла. — А теперь скажите: кто вы, прекрасный молодой человек, разговаривающий, как благородная и ученая особа, и приносящий прекрасные подарки дряхлым учителям музыки?
Бернард ответил, не сводя глаз со старика:
— Как я уже упомянул, мой добрый герр Хансон, я родом из Марселя. Мой отец занимается морскими перевозками, что дает мне возможность много путешествовать, выполняя его задания, и порой совмещать это с удовольствием удовлетворения моих личных интересов. Так случилось, что и то и другое совпало в Стокгольме какое-то время тому назад. Мое личное увлечение привело меня к вам сюда, в Берген…
Он умолк и оглядел книжные полки, будто взвешивал, стоило или нет продолжать.
Улаф с гримасой боли сменил позу, сидя в кресле. Все было так, словно он участвовал в пьесе, но сидел среди зрителей. Он понимал, что нетактично обходить обычные правила вежливости, которые требовали того, чтобы гость задавал тему разговора, но он должен был противостоять этим горящим глазам.
— Поскольку я предполагаю, что вы знаете, кто я, я также смею предположить, что музыка является, как это вы сказали, вашим «личным увлечением». Теперь я даю очень мало уроков.
В ответ на слова Улафа последовали ленивая, равнодушная улыбка и кивок. Улаф увидел, словно со стороны, как молодой человек, сидевший напротив него, полез в карман и достал оттуда вырезку из газеты. После этого длинная белая рука протянула эту вырезку к его лицу, потемневший набор слов на клочке выцветшей бумаги, принадлежавшей другому времени. Плечи Улафа распрямились, и он отстранился от протянутой руки, опустив взгляд на книгу, которую крутил у себя на коленях. В памяти его всплыла церквушка, где он молился со своими родителями в детстве.
— Вот что привело меня в Берген, герр Хансон. Впервые я прочел об этом в Стокгольме и пообещал себе, что удовлетворю свое любопытство в следующую поездку. — Сказав это, Бернард продолжил с энтузиазмом: — Подобные случаи давно интересовали меня. Последний раз я несколько лет назад встречался с кресгьянской девочкой из Калабрии. Но, к сожалению, у ребенка просто разыгралось воображение, и я остался неубежденным. Должен признать, что я скептически отношусь и к этой девушке. — Он понизил голос и начал нервно перебирать ногами. — Могу ли я быть с вами откровенным, герр Хансон?
— Если хотите. — Ответ Улафа прозвучал приглушенно, но глаза его метались, как пойманная в силки птица.
— У меня была младшая сестра, которая рассказывала мне о подобных явлениях Пресвятой Девы. Богоматерь являлась к ней по ночам, когда она тихо лежала в темноте, и обещала ей величие. — Он перекрестился и глубоко вздохнул, прежде чем продолжил: — Она любила меня и была очень расстроена тем, что я не верил ей и не поддержал ее перед родителями. Позже она серьезно заболела и отошла к Создателю. С того самого времени я не нахожу себе места, переживая свое недоверие к ней. Я хочу успокоиться, выяснив вероятность подобных явлений. Я прочел все, что было возможно по этому вопросу. И теперь стараюсь принимать участие в подобных событиях, когда только могу. Итак, до сего времени, герр Хансон, я несу наказание за неверие. Я мечтаю об освобождении от этого наказания и хочу добиться покоя, узнав правду о своей сестре. — Бернард раскинул руки. — Вы понимаете, герр Хансон, эту потребность в уверенности? Вы поможете мне?