Список Мадонны
Шрифт:
Улаф был счастлив, что мог как-то ободрить ее, поэтому он предложил, чтобы она сыграла для него свою новую пьесу. Похвала, которую он высказал ей по окончании игры, была подлинной. Она повеселела и болтала о том, как Нельс Лингрен улыбнулся ей сегодня в школе, а потом, когда они нарезали хлеб для младших детей, прикоснулся к ее руке. Улаф слушал ее очень внимательно и смеялся вместе с ней до тех пор, пока не стемнело и он не отослал ее домой.
Улаф оставил книги лежать на полу и с мучениями добрался до постели в другой комнате. Неожиданно у него закружилось голова и его начало мутить. Он достал две таблетки из бутылочки, проглотил их, запив водой, и с трудом укрылся одеялом. Было еще не так темно, и можно было разглядеть стрелки на настенных позолоченных часах. Половина первого. Он очень устал, но сон исчез. Нужно было о многом подумать. Это единственное, что ему пока хорошо удавалось.
Превозмогая боль, Улаф перевернулся на бок. Дождь перестал барабанить, только слышно было, как капли мерно падали в дубовые бочки для сбора воды, стоявшие за окном. Сигни была непохожа на тех женщин, которым было видение. Все они были плохо образованы и обладали ограниченными способностями. Она была смышленой и способной девочкой. Даже полеты ее фантазии не были типичны для девочек ее возраста. Он знал, что в сравнении с его племянницами и дочерьми друзей Сигни казалась банкиром из Стокгольма. Она пристрастилась к древнескандинавским мифам, после того как он познакомил ее с ними в перерывах между уроками. Он даже подарил ей сборник историй, который сам читал в детстве. Она часто восторженно рассуждала о Бальдре, Фригг и Фрейе, но, насколько ему помнилось, ничего такого, что говорило бы о чрезмерном интересе, в ее рассуждениях заметно не было. Влияние ее отца сказывалось в ее полусерьезных, полушутливых ремарках о том, что Бога восхваляют тогда, когда все идет хорошо, но если что-то не так, то мы должны винить себя. Здесь Улаф был вынужден с ней согласиться.
И все-таки Сигни была не такая, как все. Она не была похожа ни на одного человека из тех, кого он когда-либо встречал. И дело было не в ее красоте или ее чистоте и простоте. В свое время ему встречалось достаточно красивых женщин, некоторые из которых были так же хороши внутри, как и снаружи. Так что сказать, что он мог быть покорен простой девчонкой, было нельзя. Это было что-то другое. Словно она была с рождения чему-то предназначена. Было в ней что-то такое, что превосходило ее красоту, то, что проявлялось пока еще только в ее музыке. И теперь еще это. Оно пугало.
Застонав, и не только от боли в ногах, Улаф попытался отвлечься. Вместо этого мысль его сфокусировалась на сообщении, завершавшем шаблон. Он не мог понять его смысл. Что-то на миг промелькнуло у него перед мысленным взором, и сон сломил его.
Улаф проснулся неожиданно, хотя в комнате было еще темно.
Боже мой! Сообщение. Оно было здесь все это время. Он пропустил его потому, что Сигни не расслышала. Нужно было это проверить. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы скинуть книгу с полки. Дрожащими руками он открыл ее. «Служба по розарию и литания Божьей Матери».
Он отыскал молитву. «Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего…» Сигни сказала, что видение произнесло «чрева моего», но ведь было к тому же ветрено, и она могла не расслышать. Улаф пожал плечами; впервые за десять лет ему захотелось помолиться.
Глава VIII
Приор получил известие от патриота, выглядевшего очень испуганным. Солдаты регулярных войск и добровольцы, общей численностью до восьми тысяч человек, выдвигавшиеся для сражения с силами патриотов, прошли Бейкерс-филд примерно в девяти километрах по дороге от Сент-Клемента.
Де Лоримьер удалился на совет со своими офицерами на постоялый двор Провоста. Возможно, было бы правильным сменить нынешнее расположение; настроения в деревне становились напряженными. От Нельсона до сих пор не поступало никаких приказов. Ширились слухи о поражениях, свирепых лоялистах и концентрации сил противника. До приказа Нельсона на выступление они могли стать сдерживающим отрядом, который вступил бы в бой у Бейкерс-филда и сдержал волну дезертирства. В течение двух часов четыре сотни патриотов под командованием де Лоримьера, Джеймса Перриго и Франсуа-Ксавье Приора выступили к Бейкерс-филду. Мартин был с ними, старательно укрывая пульсирующую от боли правую руку. Никто не спросил его мнения. Все, включая и де Лоримьера, казалось, избегали его. Только мысль о Мадлен удерживала его от того, чтобы скрыться отсюда.
Под серым небом, казавшимся еще более мрачным из-за напряженной тишины, стоявшей на улицах, неподалеку от кованых железных казарменных ворот Колборн проводил смотр выстроившимся в парадном строю войскам, закончив который, присоединился к их маршу на защиту владений королевы. Почти час собравшиеся зеваки наблюдали, как паромы с солдатами сновали туда и обратно по синевато-серой воде. Тремя часами позже, перестроившись в походный порядок, войска выступили в направлении Ришелье. Полковые знамена тихо колыхались от легкого ветерка впереди кавалерийских фаланг и гремящих артиллерийских возков с их грозным обожженным грузом. За ними следовали бесконечные колонны красных пехотных мундиров.
Мадлен Вердон почувствовала холод винтовки у щеки, нацеливая ее на тяжелую деревянную дверь церкви. Они были внутри, возможно, около сотни солдат. За церковью на дороге их было еще больше. Красные мундиры и добровольцы. Они подходили со всех сторон, собираясь у церкви и каменных зданий, окружавших ее. Пока она целилась, винтовка устойчиво опиралась на низкую каменную ограду, защищавшую ее и других патриотов из Одельтауна. Легкая дрожь пробежала по ее телу. Она не могла промахнуться с этого расстояния. Жалко, что было мало патронов. Ей выдали только тридцать штук, предупредив, чтобы она расходовала их экономно.
Этим утром мужчины получили наконец шанс совершить то, чем они бахвалились долгие месяцы. Они собрались сразу же после восхода солнца в кузнице, и Мадлен удивило то, что их было так мало — не более двух десятков. Все нервничали. Квартирмейстер, добрый человек с седыми волосами, посмотрел на нее понимающе, когда она убрала свои волосы под вязаную шерстяную шапочку, и назвал ее Жаком. А потом кастор привел их к молитве. Маленький испуганный человек с выпученными глазами, он дрожал и заикался так, что ей захотелось рассмеяться. Затем они пришли сюда, чтобы принять бой.
Здесь, за оградой, они ждали, наблюдая, пока британцы собирались у церкви. Несколько солдат зашли в дом кюре, другие — в два деревянных здания, стоявших внутри четырехугольника, образованного каменной оградой. Еще не было слышно выстрелов, тишину нарушало шевеление британцев перед ними и приглушенные слова приветствия, когда очередной патриот прибыл, чтобы занять свое место на позиции. Мадлен хотелось, чтобы все быстрее началось. У нее было хорошее предчувствие. Сегодня многие британцы должны были расстаться с жизнью.