Список Семи
Шрифт:
За этими сбивчивыми рассуждениями возникло неожиданное предположение: а что, если никакого Александра Спаркса не существует? Что, если преступления, которые Спаркс приписывал вымышленному брату, совершил он сам? Джек, без сомнения, обладает всеми физическими данными, как Александр… И откуда Спаркс почерпнул столько деталей из жизни другого человека? А что, если этот сумрачный человек, который сидит перед ним, и есть Александр Спаркс? И в нем каким-то чудовищным образом уживаются маньяк-убийца и человек, который после совершенных им кровавых злодеяний погружается в пучину
Одновременно у Дойла возникали сомнения: как объяснить существование Человека в черном, с которым он столкнулся уже дважды и которого Джек назвал своим братом? Как объяснить «серые капюшоны» и спиритический сеанс? А разгромленную квартиру Дойла? И что можно сказать о безумии обитателей Топпинга, сгинувшего в огне? Это как раз отлично вписывается в рассказы Джека. Не говоря уже об убийстве Петрович и Боджера Наггинса. А смерть мальчика в голубом, предсказанная Спайви Квинсом, свидетелем которой он стал? И уж совершенно невозможно забыть тот кошмар, с которым они столкнулись в Британском музее, — от мертвой хватки этого монстра у Дойла до сих пор болело запястье… Если Джон Спаркс и сумасшедший, то, надо признаться, лишь один из многих в этом мире, променявшем безгрешность на безнадежность безумия.
Раздвинув занавески, Дойл выглянул в окно, пытаясь сообразить, где они находятся. Да, это Грей-Иннроуд, значит, они направляются на север от Лондона, в сторону Излингтона.
«Может быть, поделиться своими опасениями с Джеком? Или найти какой-то способ удостовериться в правдивости его слов? В конце концов, вполне возможно, что Лебу ошибся. Если бы я мог поговорить с Лебу, узнать от него, откуда эти сведения о Джоне Спарксе… Но эту возможность я, по всей видимости, упустил раз и навсегда, когда сбежал от Лебу… Терпение инспектора, скорее всего, лопнуло. А посему я должен решить: либо попытаться сбежать от Спаркса и добровольно сдаться полиции (в этом случае я, вероятно, навлеку на себя страшный и непредсказуемый по своим последствиям гнев Джека), либо положиться на судьбу и следовать за этим странным человеком, призывая милость Божью».
— Скажите, Дойл, у Блаватской что-нибудь говорится о «Семерке» и «Черном лорде»? — внезапно спросил Спаркс.
— Что? — переспросил Дойл.
— Я не так хорошо знаком с ее сочинениями, как вы. У нее есть упоминания о «Семерке» и «Черном лорде»?
Погруженный в свои мысли, Спаркс едва смотрел на Дойла.
Дойл попытался припомнить то, о чем писала Блаватская. Ему казалось, что со времени, когда он лениво перелистывал ее книги, уютно устроившись в своей тихой квартире, минула целая вечность.
— Да, припоминаю что-то такое, — проговорил он наконец. — «Обитающий у входа», так, кажется. В сущности, это одно и то же.
— Как он описан, этот «обитающий у входа»?
— Как сущность… как некая сущность высокой духовной организации… стремящаяся войти в этот мир.
— В образе человека? Я правильно вас понимаю?
— Да. Блаватская утверждает, что к этому стремятся абсолютно все души, потому что это — путь к знанию и слиянию с «познавшими тайну».
— Чем же «это» отличается от «познавших тайну»?
— В своей бестелесной сущности «это» предположительно занимало достойное место справа от… Бога — назовите как угодно. А в мире физическом пало жертвой — я не могу припомнить точно, как говорится у Блаватской, — жертвой искушений земной жизни.
— Таковы пути плоти нашей… — пробормотал Спаркс.
— Отпав от Бога, чтобы править миром, «это» удовлетворяет свою гордыню, считая себя Богом.
— Зло, воцарившееся в мире, христиане называют Люцифером.
— Мальчик в голубом сказал, что у «этого» много имен.
— Да, миф о падшем ангеле существует почти во всех культурах… Почему Блаватская называет его «обитающим у входа»?
— Покидая мир физический после пребывания в нем — а таких пребываний, очевидно, множество, как утверждает Блаватская, — зло удаляется в убежище между двумя мирами. Оно собирает вокруг себя потерянные, развращенные души, последовавшие за ним после смерти.
— Эти души и обозначаются «Семеркой»?
— Я не могу вспомнить точное число, но говорится о них собирательно.
— И следовательно, приверженные злу первыми возвращаются из purgatorium в физический мир, — возбужденно проговорил Спаркс. — Они пролагают путь — проход — для своего Черного господина, «обитающего у входа» между физическим и мистическим мирами в ожидании возвращения на землю.
Дойл кивнул.
— В общем, да. Хотя я не помню, чтобы Блаватская называла «это» и его адептов «Черным господином» и «Семеркой». Имя им всем — Темное братство.
Спаркс замолчал. Они миновали окраины Лондона и выехали на грязную проселочную дорогу. «Неужели придется трястись в экипаже до самого Уитби? — подумал Дойл. — На это уйдет дня два или даже три».
— Скажите, Дойл, у медиумов, с которыми вы встречались, бывали какие-то странные видения? — спросил Спаркс.
— Да, нечто неясное. Какие-то смутные предчувствия и ощущения. Весьма расплывчатые и эфемерные.
— И никаких деталей?
— Об этом я слышал только от Спайви, видевшего мальчика в голубом.
— Как вы думаете, этот мальчик действительно был ясновидцем?
— Я бы сказал, что он невероятно остро чувствовал происходящее. Но делать определенные выводы, не зная истоков болезни, не в моих правилах. Мне показалось, что видение, преследовавшее его, ускорило его смерть.
— Как если бы оно и напало на мальчика?
— Да, малыш был раздавлен чудовищной тяжестью навалившегося на него испытания.
— О чем это говорит вам, Дойл? Подобные видения бывают у многих?
Дойл задумался.
— Там, откуда приходят видения, происходит что-то ужасное. Я бы сравнил это со штормом в открытом море, отзвуки которого едва долетают до суши.
— Эти люди — живые барометры, регистрирующие малейшие изменения в атмосфере.
Дойл зябко поежился.
— Скажу вам честно, Джек, мне от этого становится как-то не по себе, — признался он.